Акра (Иерусалим)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Акра (арам. Хакра, от др.-греч. άκρα, «высокое, укрепленное место») — название одного из кварталов древнего Иерусалима, так называемого «Нижнего города» (Шук ха-тахтон), окружавшего Верхний город (собственно Сион) полукругом с юга.

Это та самая «крепость Сиона», которую построил царь Давид и назвал её «градом Давида» (II Цар. V, 7. Ср. халдейский перевод этого места).

Во времена Маккавеев крепость эта, господствовавшая над всем остальным городом, была занята сирийцами, и когда Симону Хасмонею удалось прогнать их оттуда, то день этот (23 Ияра, май 141 г. до н. э.) был сделан народным праздником (I Макк. XIII, 51; Мегил. Таанит II, 3).

В царствование Иродов Акра составляла самую красивую часть города; в ней были дворцы Хасмонеев, Ирода, адиабенской царицы Елены, театр, ратуша, городской архив и проч.

Некоторые утверждают, что в XI столетии крестоносцы, завладев городом, построили в Акре дом для странников, который находился в ведении братьев ордена св. Иоанна, отчего, по их мнению, орден этот и назван орденом св. Иоанна Акрского. Но мнение это ошибочно и основано на смешении Акры с городом Акко.



См. также

Источники


Напишите отзыв о статье "Акра (Иерусалим)"

Отрывок, характеризующий Акра (Иерусалим)

Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал: