Александровский централ

Александровский централ — Александровская центральная каторжная тюрьма, одна из каторжных тюрем дореволюционной России. Учреждена в 1873 году в селе Александровском Иркутского уезда на территории бывшего Александровского винокуренного завода, основанного в XVIII веке.

История

Александровский винокуренный завод, по сути, тоже был каторгой. Точная дата его возникновения неизвестна. О нём упоминает академик И. Г. Георги в описании своего путешествия по Европейской России и Сибири в 1772 г. Тогда он находился в частных руках, но через 15 лет перешёл в казну. В тот момент, помимо «свободных» рабочих, на нём трудилось 154 каторжника. В первой половине XIX века таких было уже около 1000 человек (политических заключённых в 1835 г. было 62 человека). Работа завода была сверхприбыльной — в год он «выкуривал» 200 тысяч ведер водки, а накладные расходы были минимальные. На заводе содержались участники Польского восстания 1830 года. Часть из них во главе с Петром Высоцким в ночь на 22 июня 1835 года совершила побег, но была впоследствии схвачена. Высоцкий получил тысячу ударов палками, остальные — по 500. Содержались здесь участники Севастопольского восстания 1830 года (в том числе одна женщина, 24-летняя унтер-офицерская жена Маланья Рогова); Польского восстания 1863 г.; участники других антиправительственных выступлений. Некоторым из них удавалось бежать. Многие, отбыв каторгу, оставались жить на вольном поселении рядом с заводом. Так возникло село Александровское.

В Александровском централе (с 1873 г.) содержались уголовные преступники, высылаемые из европейской части России на каторжные работы в Восточную Сибирь. В двух корпусах размещались 33 общих и 21 одиночная камера, рассчитанные на тысячу заключённых. Фактически же заключённых было намного больше. В 1889 году тюрьма сгорела, восстановлена в 1891 г.

Кроме Центральной каторжной тюрьмы, в селе Александровском с 1889 г. находилась Александровская центральная пересыльная тюрьма. Она предназначалась для временного содержания ссыльных. отправляемых в Иркутскую губернию, Якутскую и Забайкальскую области. «Партии ссыльно-поселенцев, следующих на поселение по Иркутской губернии, кроме Киренского округа, отправляются из пересыльной тюрьмы в течение всего года, а следующие в Киренский округ и Якутскую область — во время летней навигации по р. Лене, а каторжные 1-го и 2-го разрядов, следующие к отправке в Забайкальскую область, отсылаются туда во время летней и зимней навигации по озеру Байкалу», — сказано в Положении об Александровской пересыльной тюрьме. Через неё прошли некоторые видные деятели будущего большевистского государства: Ф. Дзержинский (1902); М. Фрунзе (1914); С. Орджоникидзе (1915-16) и др. Сроки заключения в каторжной тюрьме составляли от 4 лет до вечной каторги («бессрочники», «вечники»). В пересыльной — от 1 месяца до 2,5 лет.

Во время русско-японской войны 1904-05 гг. Александровский централ был освобожден от каторжан и переоборудован в военный госпиталь. С 1906 г. вновь становится тюрьмой, в основном для политических заключённых (информация из Энциклопедического словаря МВД). Однако книга Ф. Кудрявцева «Александровский централ» (Иркутск, 1936 г.) говорит о том, что в период вышеуказанной войны тюрьма продолжала функционировать. В ней, в частности, содержались небезызвестные «романовцы». В этой же книге приводятся следующие факты: в 1904-07 гг. каторжане Александровского централа работали на Усольском солеваренном заводе (45 человек); на каменноугольных копях Макаревича в Черемхово (83 человека).

Любопытен доклад начальника Иркутского жандармского управления губернатору, сделанный в июне 1905 г.: «…Начальник гарнизона с. Александровского сообщил мне, что политические арестанты, содержащиеся в одиночных камерах Александровской центральной каторжной тюрьмы, с утра до вечера гуляют все вместе во дворе тюрьмы или в коридорах своих помещений и камеры запираются уже поздно ночью. Вечерами, часов до 11-12, собравшись около окон, выходящих на улицу, хором поют революционные песни, которые привлекают слушателей частных лиц и нижних чинов».

Либерализм властей достиг апогея в октябре 1905 г., когда царское правительство объявило амнистию политическим заключённым. Все таковые в Александровском централе были освобождены. Однако уже через несколько месяцев, в начале 1906 г. камеры Александровского централа вновь заполнились «политическими».

Летом 1906 и 1907 гг. около 300 каторжан строили вторую колею Транссиба. От 100 до 250 заключённых (в зависимости от поступления заказов) шили одежду и обувь, выполняли кузнечные и слесарные работы.

10 апреля 1908 г. группа из 20 политических заключённых совершила побег. Четверо были убиты на месте, шестерых задержали сразу, один скрылся в неизвестном направлении. Остальные, проблуждав несколько дней по тайге, были задержаны. Все 15 пойманных были приговорены к смертной казни, которая позже была заменена вечной каторгой. Не зная об этой замене, они приняли яд (4 умерло, остальные выжили).

Поначалу в Александровском централе содержались исключительно уголовные преступники. В начале 20 в. к ним прибавились политические. Количество «политиков» в разные годы составляло от 250 до 700 чел. Между двумя группами заключённых постоянно возникали конфликты. Верх, как правило, одерживали уголовники. После Революции 1905 г. в Александровский централ поступило много бывших солдат и матросов, осужденных по политическим статьям, и положение изменилось. В 1909 г. тюремное начальство сознательно перемешало в камерах политических и уголовников, надеясь вытравить «революционный дух». Однако к тому времени политические создали так называемые «коммуны», организации взаимопомощи со своим уставом и стройной организацией. Затея начальства успехом не увенчалась.

После февральской революции все политические заключённые были освобождены. Однако вскоре все вернулось к прежнему положению вещей. В годы Гражданской войны Александровский централ — тюрьма с особо жестоким режимом. В ней содержались сторонники Советской власти, пленные красноармейцы, партизаны. 13 сентября 1919 г. около 700 заключённых Пересыльной тюрьмы и 113 солдат Александровской местной команды, захватив около 200 ружей, совершили побег. Часть из них позже присоединилась к красным партизанам.

К декабрю 1919 г. в Александровском централе содержалось 1204 заключённых. Утром 8 декабря часть из них (около 80 человек), несмотря на огонь на поражение и жертвы, совершила побег. Вечером того же дня бежать удалось ещё одной небольшой группе заключённых. 9 декабря Александровский централ был полностью окружен солдатами Александровского гарнизона, прибывшими им на помощь военнослужащими Чехословацкого корпуса и егерями с одним 3-дюймовым орудием. Утром 10 декабря начался артобстрел и штурм. Ворвавшиеся на терр. Александровского централа солдаты забрасывали камеры гранатами и расстреливали в двери из пулеметов. Погибло около 200 заключённых.

В январе 1920 г. Александровский централ взяли красные партизаны. Позже здесь была основана Александровская трудовая колония для несовершеннолетних правонарушителей и беспризорников. К 1936 г. в ней было налажено производство пуговиц; поделок из гагата (месторождение которого нашли поблизости); другие производства. Выходила газета «Новая жизнь».

Впоследствии, до конца 50-х гг., бывший Александровский централ использовался как следственный изолятор, местом дислокации которого стало село Александровское Боханского района Иркутской области. После ликвидации следственного изолятора в 1956 в бывшем Александровском централе была организована Иркутская психиатрическая больница №2, которая будучи практически лишенной финансирования в 1990-х годах оказалась в состоянии близком к разрушению и в 2012 году у неё была отозвана лицензия на деятельность. В 2016 году содержание пациентов было признано деятелями российского правозащитного движения антигуманным. Песня — неофициальный гимн Александровского централа (слова и мотив народные):

             "Далеко в стране Иркутской,
              Между скал и крутых гор
              Обнесен стеной высокой
              Чисто выметенный двор.
              На переднем на фасаде
              Большая вывеска висит,
              А на ней орёл двухглавый
              Позолоченный блестит…
              Это, парень, дом казенный -
              Александровский централ.
              А хозяин сему дому
              Здесь и сроду не бывал.

Он живет в больших палатах,

И гуляет, и поет,

Здесь же в сереньких халатах

Дохнет в карцере народ.



Здесь за правду за народну,

За свободу кто восстал,

Тот начальством был отправлен

В Александровский централ.

Есть преступники большие,

Им не нравился закон,

И они за правду встали,

Чтоб разрушить царский трон."

Известные заключённые

• Богомолец, София Николаевна — русская революционерка, народница.
• Дзержинский, Феликс Эдмундович — советский революционер, государственный деятель.
• Дмоховский, Лев Адольфович — русский революционер, участник организации «долгушинцев».
• Ковальская, Елизавета Николаевна — русская революционерка, народница, член организации «Чёрный передел».
• Кутитонская, Мария Игнатьевна — русская революционерка, народница, террористка.
• Неустроев, Константин Гаврилович — русский революционер, народоволец.
• Росси, Жак — советский разведчик, французский историк ГУЛАГа.
• Россикова, Елена Ивановна — русская революционерка, народница.
• Церетели, Ираклий Георгиевич — русский /грузинский революционер, лидер российской Соц. — Дем. партии.
• Шамаев, Борис Александрович — руководитель Норильского восстания в 3-м каторжанском лаготделении.

Литература

• Ф. Кудрявцев. Александровский централ (История сибирской каторги). ОГИЗ, Восточно-сибирское краевое издательство, Иркутск, 1936.
• Энциклопедия МВД России, Москва, Объед. редакция МВД России, «Олма-пресс», 2002. ISBN 5-224-03722-0

Ссылки

• [a-pesni.golosa.info/popular20/dalekovstrane.htm Песня Далеко в стране Иркутской (Александровский централ), варианты, ноты]
• [irkipedia.ru/content/aleksandrovskiy_central Александровский централ] (статья и фотоальбом) // Иркипедия
• [www.svoboda.org/media/video/25243581.html Психиатрический централ]

Отрывок, характеризующий Александровский централ

Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.