Амбагай-хан
| Амбагай-хан | ||
| ||
|---|---|---|
| 1148 — 1156 | ||
| Предшественник: | Хабул-хан | |
| Преемник: | Хутула-хан | |
| Род: | Борджигин | |
Амбагай-хан — монгольский правитель, возглавлявший в 1148/1150-1156 годах крупное объединение родов, иногда принимаемое современными исследователями за протогосударство «Хамаг монгол улус».
Амбагай был сыном Сенгуна Бильге из племени Тайджиут и потому являлся правнуком Хайду, правителю Хабул-хану он приходился троюродным братом. Хабул передал власть Амбагаю, обойдя собственных сыновей.
Когда Хабул умирал, к нему пригласили татарского шамана, но так как тот не смог помочь умирающему, то родственники Хабула убили татарина. Правительство династии Цзинь увидело в этом возможность столкнуть одних кочевников с другими, и тем самым остановить их экспансию. Так как монголы в тот момент казались более опасными, цзиньские правители решили поддержать татар.
Амбагай просватал свою дочь за вождя татар-айриудов и буйрудов, которые кочевали в долине Уршиуна между озёрами Колен и Буир. Когда он ехал с дочерью к жениху, татарское племя чжуинов напало на него, захватило и доставило в Чжунду. Правивший Цзинь Хайлин-ван приказал казнить Амбагая, прибив его гвоздями к деревянному ослу. Перед смертью Амбагай успел послать гонца (Балагачи из рода бесут) к Хутуле (сыну Хабула) и собственным детям, который передал его предсмертную волю:
«Меня, верховного вождя монгольского народа, взяли в плен татары, когда я вёз к ним свою дочь. Да послужит мой пример вам уроком! А теперь отомстите за меня, не щадя ни ногтей своих, ни всех десяти пальцев, стреляя из луков!»
Полвека спустя Чингисхан использовал казнь Амбагая цзиньцами в качестве одного из поводов для войны против Цзинь.
Напишите отзыв о статье "Амбагай-хан"
Литература
- Рене Груссе «Чингисхан: покоритель вселенной» — Москва: «Молодая гвардия», 2002. ISBN 5-235-02559-8
|
Это заготовка статьи о человеке из Монголии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Амбагай-хан
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
