Анонимный авторитет

Анонимный авторитет (анонимная власть) (англ. Anonymous authority) — термин, предложенный немецким философом Эрихом Фроммом для общего обозначения информации, предоставленной со ссылкой на неназванный или обезличенный источник, по умолчанию подразумеваемый авторитетным («учёные», «эксперты», и тому подобные) и не допускающий какой-либо критики.

В философской концепции Фромма

В своих произведениях «Бегство от свободы» (1949), «Здоровое общество» (1955) и «Искусство любви» (1956) Фромм выделяет 3 вида власти: рациональную, иррациональную и анонимную.

Или ещё: мы гордимся тем, что в своём образе жизни человек теперь не зависит от внешних властей, уже не диктующих ему, что делать и чего не делать. Но не замечаем роли таких анонимных авторитетов, как общественное мнение и «здравый смысл», которые так сильны именно потому, что мы готовы вести себя в соответствии с ожиданиями остальных, что мы внутренне боимся как-то отличаться от них.

Каждый совершенно «свободен», если только не нарушает законных прав других людей. Но обнаруживается, что власть при этом не исчезла, а стала невидимой. Вместо явной власти правит власть «анонимная». У неё множество масок: здравый смысл, наука, психическое здоровье, нормальность, общественное мнение; она требует лишь того, что само собой разумеется. Кажется, что она не использует никакого давления, а только мягкое убеждение. Когда мать говорит своей дочери: «Я знаю, ты не захочешь идти гулять с этим мальчиком», когда реклама предлагает: «Курите эти сигареты, вам понравится их мягкость», — создаётся та атмосфера вкрадчивой подсказки, которой проникнута вся наша общественная жизнь. Анонимная власть эффективнее открытой, потому что никто и не подозревает, что существует некий приказ, что ожидается его выполнение. В случае внешней власти ясно, что приказ есть, ясно, кто его отдал; против этой власти можно бороться, в процессе борьбы может развиваться личное мужество и независимость. В случае интериоризованной власти нет командира, но хотя бы сам приказ остается различимым. В случае анонимной власти исчезает и приказ. Вы словно оказываетесь под огнём невидимого противника: нет никого, с кем можно было бы сражаться.

«Анонимный авторитет» также является средством психологических манипуляций, или манипуляции общественным сознанием.

Психологическая манипуляция достигается путём намеренно нечётко сформулированных и расплывчатых фраз (английское идиоматическое выражение —англ. Weasel word).

Как аргумент в полемике

Ссылка на анонимный авторитет во многом является беспроигрышным полемическим приёмом, так как изначально не предусматривает возможности оппонента критически отнестись к источнику конкретного утверждения. Э. Фромм так высказывался по этому поводу: «Законы анонимного авторитета так же неуловимы, как и законы рынка неуязвимы. А кто может нападать на невидимое? Кто может бунтовать против Никого?».

В интерпретации фактов огромное большинство журналистов опираются на собственное мнение или общую редакционную политику. Такие фразы, как «наблюдатели полагают» или «эксперты считают», чаще всего не означают, что журналист действительно получил какие-то комментарии экспертов, и применяются чисто риторически. В современной журналистике, ссылки на неназванные источники являются скорее правилом, чем исключением, и немногие телеканалы требуют от журналистов использовать не менее двух независимых источников. Это приводит к недоверию к информации ряда каналов и СМИ в целом.

Тем не менее, не беря во внимание полемику публицистическую, в полемике научной ссылка на анонимный авторитет (обезличенный источник) считается нежелательной, в точных науках — недопустимой. Ссылка на источник не нужна в двух случаях: а) для общеизвестной информации; б) для информации, которую может подтвердить множество других источников. Во всех остальных случаях ссылка на источник как минимум желательна. Неназванный источник уменьшает степень достоверности материала.

Попытки борьбы на законодательном уровне

В мае 2003 года, Уральский институт прикладной политики и экономики направил в Госдуму РФ предложение законодательно запретить средствам массовой информации ссылки на обезличенные источники и установить меру ответственности за использование в материалах словосочетаний типа «по мнению наблюдателей»; «как полагают эксперты»; «источник, пожелавший остаться неизвестным»; «по слухам» и т. д. Предложенные учёными УИППЭ поправки в закон «О СМИ» предусматривали административную и даже уголовную ответственность за «обнародование информации, имеющей конкретный источник, но не имеющей публичной подтверждённости — официальной либо неофициально-свидетельской». Многие СМИ уже высказались по этому поводу резко негативно: дескать, принятие таких поправок сделало бы журналистику пресным занятием, сведённым к цитированию официальных заявлений. Тем не менее в письме Института прикладной политики депутатам есть предложение: запретить публикацию обезличенной информации «со ссылкой на ресурсы всемирной сети Интернет». Действительно, многие телеведущие, а также крупные политики и бизнесмены нередко употребляют в публичных выступлениях конструкции вроде «Как сообщает Интернет». Журнал «Коммерсантъ Власть» называет подобные фразы смешными, сравнивая их с сентенциями формата «Вот тут в газетах пишут…» или «Мне вчера жена сказала…» — гораздо грамотнее, по мнению издания, выглядит ссылка на конкретное СМИ.

Неопределённые фразы

См. также: Википедия:Избегайте неопределённых выражений

В 2009 году исследование сообщества Википедия выделило 3 типа неопределённых фраз:

1. без чёткого количественного обозначения — «многие эксперты», «некоторые весьма уважаемые люди» и т. д.
2. использование пассива — «говорится», «считается» и т. д.
3. использование наречий — «часто», «возможно» и т. д.

Другие примеры:

• Люди говорят (Какие люди? Сколько людей?)
• До 50 % (0,01% или 49,99 % ?)
• Врачи рекомендуют (Какие врачи? Все или не все?)
• Наш источник в президентской администрации (Какой источник?)
• Я слышал (От кого? Насколько достоверен источник?) и т. д.

Отрывок, характеризующий Анонимный авторитет

– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.