Аргонавтика

Аргонавтика

«Аргона́втика» (греч. Αργοναυτικά) — поэма Аполлония Родосского, написанная в первой половине III века до н. э. и ставшая единственной сохранившейся эпической поэмой эллинистической эпохи.

Сюжет

Поэма рассказывает о плавании аргонавтов за золотым руном. Центральным персонажем первой части является Геракл. Затем его оставляют в Мисии, и на передний план выходит Ясон. Путешественники прибывают в Колхиду; дочь местного царя Медея благодаря вмешательству богов влюбляется в Ясона. Герои похищают руно и возвращаются домой долгим кружным путём — вверх по Истру, через Африку и страну феаков.

Особенности

В поэме сюжетный материал из мифологического превращается в скорее сказочный. Аполлоний не упускает возможности демонстрировать свою эрудицию: аргонавты у него плывут по необычному для мифов маршруту, так что автор может использовать местные предания различных регионов и географические трактаты. Аполлоний привносит в повествование много бытовых деталей, при этом неявным образом полемизируя с Гомером. Так, если в «Илиаде» на ход войны влияет выстрел троянца Пандара, ранивший Менелая, то в «Аргонавтике» всё решает выстрел в Медею Эроса, изображённого в образе шаловливого мальчика.

Влияние

«Аргонавтика» пользовалась большим успехом в Риме. Она была переведена на латынь в середине I века до н. э. и оказала определяющее влияние на Вергилия в его работе над «Энеидой».

Перевод на русский язык

Впервые Аргонавтика была переведена на русский язык Г. Ф. Церетели. В 2001 году в серии «Литературные памятники» вышел новый перевод, сделанный Н. А. Чистяковой.

Отрывок, характеризующий Аргонавтика

Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.