Энеида

«Энеи́да» (лат. Aenēis, русское слово происходит от формы родительного падежа Aenēidos) — эпическое произведение на латинском языке, автором которого является Вергилий. Написана между 29 и 19 г. до н. э., и посвящена истории Энея, легендарного троянского героя, переселившегося в Италию с остатками своего народа, который объединился с латинами и основал город Лавиний, а сын его Асканий (Юл) основал город Альба Лонга.

Поэма написана дактилическим гекзаметром и состоит из 12 книг, причём первые 6 подражают «Одиссее», а вторые 6 — «Илиаде». Хронология в «Энеиде» намеренно нарушена; помимо упоминания крушения Трои, в тексте нет ни малейших хронологических «зацепок». Есть мнение, что поэма является не исторической, а пропагандистской — она прославляет династию Юлиев, якобы происходящую от сына Энея, Юла.

Русских переводов «Энеиды» существует несколько. Первый полный перевод Василия Петрова появился в 1770 году; следующий — через столетие: в 1868 году его выпустил И. Г. Шершеневич. Спустя десять лет один за другим выходят три перевода Вергилия — И. Е. Соснецкого (1878), А. А. Фета (1888) и Квашнина-Самарина (1893). В XX веке переводы сделали В. Я. Брюсов (1933) и С. А. Ошеров.

Крылатые фразы из «Энеиды»

• Ab uno disce omnes (По одному суди о других)
• Agnosco veteris vestigia flammae (Узнаю следы прежнего огня).
• Auri sacra fames (Проклятая жажда золота).
• Cunctando restituit rem (Промедлением спас дело).
• Fuimus Troes, fuit Ilium (Были мы троянцами, был Илион).
• Timeo Danaos et dona ferentes (Боюсь данайцев, и дары приносящих)
• Чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно, стозе́вно и ла́яй — эпиграф к книге Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Исходная фраза составлена Тредиаковским из перевода двух фрагментов: Monstrum horrendum, informe, ingens, qui lumen ademptum («Ужасное чудовище, безобразное, огромное, лишенное зрения» — о циклопе Полифеме, ослеплённом Одиссеем) и Cerberus haec ingens latratu regna trifauci // Personat («Огромный Цербер оглашал всё царство, лая своей тройной пастью»).

Популярность

Как классическое произведение на латинском языке «Энеида» стала учебным пособием по его изучению; это, соответственно, сделало её источником подражаний (Лузиады, Россиада) и пародий.

В конце XVII — начале XIX вв. в европейской литературе возник целый ряд подражаний «Энеиде» в духе бурлеска и ироикомической поэмы.

На русском языке в 1791 году в Санкт-Петербурге была издана ироикомическая поэма-бурлеск «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку», которую написал Николай Петрович Осипов.

В 1798 году была издана «Виргилиева Энеида, на малороссийский язык перелицованная» Ивана Котляревского, которая является вольным переложением "Энеиды" Николая Осипова.

Аналогично, у истоков белорусской поэзии стоит поэма «Энеида навыворот» Викентия Ровинского (1820-е годы).

Литература

• Топоров В. Н. Эней — человек судьбы (к «средиземноморской» персонологии): [В 2 ч.]. Ч. 1. — М.: Радикс, 1993. — 195 с.
• Гобза И. О. О сравнениях, встречающихся в «Энеиде» Вергилия. — М.: Тип. Г. Лисснера и Д. Собко, 1912. — 46 с.
• Гобза И. О. Различные виды тропа метонимии, встречающиеся в «Энеиде» Вергилия. — М.: Тип. Г. Лисснера и Д. Собко, 1916. — 28, [2] с.

Ссылки

• [www.thelatinlibrary.com/verg.html Латинский текст «Энеиды»].
• «Энеида» в переводе И. Гр. Шершеневича (1851).
• [ancientrome.ru/antlitr/vergily/index.htm Энеида] в переводе Сергея Ошерова (1971).
• см. также библиографию: Вергилий#Переводы на русский язык.
• «Енеї́да» — украинская поэма, написанная писателем Иваном Котляревским, на сюжет одноименной классической поэмы римского поэта Вергилия.

Отрывок, характеризующий Энеида

Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.