Афанасий Затворник
| Афанасий Затворник | |
 | |
|
| |
| Смерть |
ок. 1176 |
|---|---|
| Почитается | |
| В лике | |
| Главная святыня |
мощи в Ближних пещерах Киево-Печерской лавры |
| День памяти |
28 сентября и 2 декабря (по юлианскому календарю) |
Афанасий Затворник († ок. 1176) — инок Киево-Печерского монастыря. Святой Русской церкви, почитается в лике преподобных, память совершается (по юлианскому календарю): 28 сентября (Собор преподобных отцов Киево-Печерских Ближних пещер) и 2 декабря.
Киево-Печерский патерик рассказывает, что Афанасий был монахом строгой жизни, заболел и умер. Тело его омыли, приготовили к погребению, но так как он был очень беден, то монахи в небрежении не похоронили его, оставив лежать в кельи. Ночью игумену было видение и некто сказал ему — «Человек Божий этот второй день лежит непогребённым, а ты веселишься». Придя в келью игумен с братией увидели, что Афанасий сидит живой и плачет. На вопросы о случившемся он ответил:
|
После этих слов он ушёл в пещеру, стал затворником и ни с кем не разговаривая прожил в ней 12 лет — «плакал беспрестанно день и ночь, ел немного хлеба и чуть-чуть пил воды, и то через день». Скончался Афанасий около 1176 года и был погребён в Ближних (Антониевых) пещерах Киево-Печерского монастыря. После смерти прославился как чудотворец. Патерик рассказывает об исцелении от болезни ног монаха Вавилы, который, увидев во сне Афанасия, обещавшего ему исцеление, пришёл и обнял его мощи.
Напишите отзыв о статье "Афанасий Затворник"
Ссылки
- [www.pravenc.ru/text/76994.html Афанасий Затворник] // Православная энциклопедия
- Димитрий Ростовский. Житие преподобного Афанасия Печерского
Отрывок, характеризующий Афанасий Затворник
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
