Баварско-Мюнхенское герцогство

Баварско-Мюнхенское герцогство
нем. Teilherzogtum Bayern-München
Герцогство
← 1392 — 1502 →
Герб
Раздел Баварии в 1392 году Бавария-Мюнхен обозначена зелёным
Столица	Мюнхен
Религия	Католичество
Династия	Виттельсбахи

К:Появились в 1392 годуК:Исчезли в 1502 году

Герцогство Баварско-Мюнхенское (нем. Herzogtum Bayern-München) также известное, как Обербаварско-Мюнхенское (нем. Oberbayern-München) — территориальное образование на территории современной Германии, датируемое поздним средневековьем. Оно было основано в 1392 году, и существовало до воссоединения Баварии в результате войны за ландсхутское наследство (1504-05). Главным городом этого герцогства являлся Мюнхен.

История

После того, как в 1375 году умер герцог Баварии-Ландсхут Стефан II, три его сына некоторое время управляли герцогством совместно, а в 1392 году решили разделить наследство отца: Фридриху остался Ландсхут, Стефан III получил Баварско-Ингольштадтское герцогство, а Иоганну II достался участок территории с Мюнхеном.

Стефан III был недоволен итогами раздела, и в 1394—1395 году между Баварско-Ингольштадтским и Баварско-Мюнхенским герцогствами вспыхнул вооружённый конфликт, по итогам которого Иоганну II пришлось признать Стефана III своим соправителем. Когда в 1397 году Иоганн II умер, Стефан III попытался утвердить свой приоритет перед сыновьями Иоганна, и Эрнсту с Вильгельмом лишь в 1403 году удалось вернуть Мюнхен и вернуться к границам 1392 года.

Следующее десятилетие характеризовалось борьбой между баварско-ландсхутским герцогом Генрихом XVI и баварско-ингольштадтским герцогом Людвигом VII, между которыми даже состоялась война. Эрнст и Вильгельм III пытались выступать посредниками между враждующими сторонами, однако потом встали на сторону Генриха, вступив в объединившую противников Людвига Констанцскую лигу.

Мюнхенские герцоги заслужили доверие императора Сигизмунда, и Вильгельм III был назначен Протектором Базельского собора, а в награду получил в 1429 году часть оставшегося без наследника Баварско-Штраубингского герцогства.

Когда в 1435 году умер Вильгельм III, его сыну Адольфу был всего один год, и поэтому реальным главой герцогства мог стать только сын Эрнста — Альбрехт III. Во время разразившейся вскоре в Баварско-Ингольштадтском герцогстве войне между Людвигом VII и его сыном Людвигом VIII Альбрехт III принял сторону сына. В 1440 году он отказался от предложенной ему короны Чехии.

У Альбрехта III было семеро сыновей; после его смерти в 1460 году герцогством стали распоряжаться Иоганн IV и Сигизмунд; когда в 1463 году Иоганн IV умер от чумы — к правлению был привлечён Альбрехт IV. В 1467 году Сигизмунд выделил себе герцогство Баварско-Дахауское и управлял им в одиночку до своей смерти в 1501 году, после чего оно вновь воссоединилось с Баварско-Мюнхенским герцогством.

После смерти Георга, последнего герцога Баварии-Ландсхута в 1503 году, Альбрехту удалось объединить баварские земли в войне против наследников Георга, пфальцской линии Виттельсбахов, однако ему пришлось отдать Куфштайн и Кицбюэль императору Максимилиану I в качестве компенсации за его поддержку. Для пфальцской линии было создано новое герцогство Пфальц-Нойбург.

Герцоги Баварско-Мюнхенские

• Иоганн II (1392—1397)
• Эрнст (1397—1438)
• Вильгельм III (1397—1435)
• Адольф (1435—1441)
• Альбрехт III (1438—1460)
• Иоганн IV (1460—1463)
• Сигизмунд (1460—1467)
• Альбрехт IV (1465-15-5)

Отрывок, характеризующий Баварско-Мюнхенское герцогство

– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…