Бавария (герцогство)

Герцогство Бавария
нем. Herzogtum Bayern
Герцогство
913 — 1623 →
Герб
Бавария в составе Священной Римской империи в X веке
Столица	Регенсбург, Мюнхен
Религия	христианство
Династия	Агилольфинги, Луитпольдинги, Людольфинги, Люксембурги, Салическая династия, Эццонены, Нордгеймская династия, Вельфы, Бабенберги, Виттельсбахи
Преемственность
Курфюршество Бавария →

К:Появились в 913 годуК:Исчезли в 1623 году

Ге́рцогство Бава́рия (нем. Herzogtum Bayern) — одно из пяти племенных герцогств, существовавшее в Средние века на юго-востоке Германии на территории современной земли Бавария.

История

Раннее герцогство при Агилольфингах

Впервые герцогство было образовано ещё в VI веке. Оно занимало область между реками Лех и Энс, горами Фихтель и Тридентинскими Альпами. Первым герцогом, имя которого упоминается в источниках, был Гарибальд I (ум. 590), происходивший из рода Агилольфингов. Столицей герцогства при нём был город Регенсбург. Соединившись с лангобардами против владычества франков, он был разбит последними и принужден просить мира. Его наследник, Тассилон I (ум. 612), известен тем, что он впервые открыл враждебные действия против славян и их союзников, аваров. Его наследники стали союзниками королей франков, постепенно попадая от них в зависимость. При Гарибальде II (ум. в 650 г.) при содействии франкского короля Дагоберта I были введены первые писанные законы (так называемая Баварская правда — лат. lex Bajuwariorum). Также при Тассилоне II в Баварии при содействии франкских миссионерах начало распространяться христианство, однако окончательно она распространилось уже при герцоге Теодоне II (ум. в 716).

Герцог Одилон (ум. 748), зять франкского майордома Карла Мартелла, попытался свергнуть верховную власть франков и принял королевский титул, однако, что он был низложен сыновьями Карла, Карломаном и Пипином Коротким. При его правлении архиепископ Бонифаций разделил баварскую церковь на 4 епископства с центрами в Зальцбурге, Пассау, Регенсбурге и Фрайзинге, а также учредил несколько монастырей.

Сын Одилона, Тассилон III (741—796) для того, чтобы получить себе наследственные владения, был вынужден принести на государственном сейме в Компьене присягу на верность Пипину Короткому. Позже он попытался выйти из подчинения франкам, объединившись с лангобардским королём Дезидерием и аквитанским герцогом Вайфаром против франков, однако этот мятеж закончился неудачей. После низвержения Дезидерия король Карл Великий обратился против его союзника и угрозой войны заставил его возобновить присягу в Вормсе и выдать заложников. Тассилон, однако, не подчинился и завязал сношения с аварами, за что был вызван 788 году на государственный сейм в Ингельгейм, осужден за клятвопреступление на смертную казнь и вместе со всей семьей заточен в монастырь, где род его и угас. Бавария же была включена в состав франкского государства и разделена на несколько частей, для управления которыми назначались графы.

Бавария под управлением династии Луитпольдингов

В Каролингской империи Бавария получила статус королевства и по Верденскому договору оказалась в составе Восточно-Франкского королевства. Она управлялась представителями германской ветви Каролингов. Постепенно в Баварии усилилась родовая знать, особенно род Луитпольдингов. Особенно их влияние усилилась во время правления императора Арнульфа Каринтийского, мать которого, Лиутсвинда, возможно происходила из рода Луитпольдингов. В 893 году Арнульф передал земли Каринтии и Верхней Паннонии (современная Австрия и западная Венгрия) графу Луитпольду. В 895 году Луитпольд получил также территории в долине Дуная и Нордгау (современный Верхний Пфальц) с Регенсбургом. Так была сформирована территориальная основа нового государственного образования в составе Восточно-Франкского королевства — маркграфства Баварии. Как и правители других пограничных марок империи, Луитпольд постоянно воевал с соседними племенами (славянами и венграми) и погиб в битве при Прессбурге (ныне Братислава) в 907 году. Более того, значительная часть баварских земель (Восточная марка) была завоёвана венграми.

При преемниках Луитпольда — Арнульфе, Эберхарде и Бертольде — Бавария была преобразована в герцогство и стала одним из пяти крупнейших княжеств империи, так называемых «племенных герцогств», сформировавшихся на основе того или иного племени германцев. Арнульф, испытывая нехватку средств для организации обороны страны, стал прибегать к конфискациям владений и имущества католической церкви, за что получил прозвище «Злой». Арнульфу удалось восстановить Баварское герцогство и заключить перемирие с венграми: теперь в своих набегах на Германию они проходили Баварию, не встречая сопротивления, но и не разоряя владения герцога. Он стал фактически независимым от короля Германии правителем, самостоятельно назначавшим графов и епископов на подвластных ему землях и ведущим собственную внешнюю политику: в отличие от германских королей, постоянно боровшихся с венгерскими набегами, Арнульф заключил мир с венграми, обезопасив свои владения в ущерб интересам империи.

Однако приход к власти в Германии Саксонской династии (Людольфингов) во главе с сильными королями Генрихом Птицеловом и Оттоном Великим привёл к ослаблению самостоятельности Баварии и постепенному её подчинению центральной власти. В 921 году войска короля Генриха I вторглись в Баварию и вынудили Арнульфа подчиниться. Герцог признал сюзеренитет короля над Баварией, за что получил подтверждение своих прав на княжество. Однако Арнульф сохранил достаточную самостоятельность, кроме того король был вынужден оставить герцогу Баварии право распоряжаться церковью в Баварии.

После смерти Арнульфа в 937 году ему наследовал старший сын Эберхард, который отказался присягнуть королю Оттону I на верность. В ответ Оттон осенью 938 года вторгся во владения Эберхарда. В двух военных кампаниях Оттон разгромил герцога и сверг его с престола. Вместо Эберхарда герцогом был сделан его дядя Бертольд, правивший до этого в приграничных баварских марках (Каринтании).

В отличие от своих предшественников, Бертольд не получил прав назначения епископов и графов в своих владениях и оказался практически полностью подчинённым германскому королю. Тем не менее, на протяжении всего правления Бертольда он оставался лояльным Оттону I. Бертольд возглавил военные операции против венгров, уже полвека совершавших грабительские рейды в Германию. В 943 году баварская армия разгромила венгерские войска у Вельса и ненадолго обеспечила спокойствие восточных границ герцогства.

После смерти Бертольда в 947 году его сын Генрих Младший был отстранён Оттоном I от наследования. Бавария была передана брату германского короля Генриху Саксонскому. Передача Баварии представителям Саксонской династии повлекла за собой длительный конфликт между Луитпольдингами и Людольфингами. Вероятно, что потеряв Баварию, Генрих Младший всё же удержал часть своих владений в Каринтании, что позволило ему сохранить свои позиции в империи.

Бавария под управлением Саксонской династии

Став правителем Баварии, Генрих I с успехом отражал вторжения венгров и даже присоединил к своим владениям Фриульскую марку. В 955 году состоялась знаменитая битва на Лехе, в которой немецкие войска наголову разгромили венгерскую армию, что устранило венгерскую опасность для страны. Сам Генрих участия в Лехской битве не принимал в связи с болезнью. В 954 году Генрих участвовал в подавлении мятежа Людольфа Швабского и Конрада Лотарингского.

Генриху I наследовал в 955 году малолетний сын Генрих II Сварливый, которому исполнилось лишь четыре года. Первое время от его имени Баварией правила мать Юдит. Став совершеннолетним, Генрих II начал борьбу за императорский престол, который в 973 году занял его двоюродный брат Оттон II и на который в своё время притязал еще его отец, Генрих I. Позиции Генриха II значительно укрепила женитьба на Гизелле Бургундской, племяннице императрицы Адельгейды. В том же году союзник Генриха, герцог Швабии Бурхард III, женатый на сестре Генриха, без согласия императора назначил на место умершего князя-епископа Аугсбурга Генриха, двоюродного брата своей жены. После смерти Бурхарда в ноябре 973 года Генрих Баварский попытался присоединить к своим владениям Швабию, но император Оттон успел опередить Генриха, передав герцогство своему другу и двоюродному брату Оттону, сыну Людольфа Швабского. Недовольный Генрих в ответ организовал мятеж против императора, но в 974 году мятеж был раскрыт, а Генрих заключён под стражу в Ингелгейм.

В 976 году Генриху удалось бежать и вернуться в Баварию, где он поднял восстание. Имперские войска в 976 году вторглись в герцогство и разбили Генриха II. Он был вынужден бежать, а герцогство было передано герцогу Оттону Швабскому. Более того, восстание Генриха привело к разделу территории Баварского герцогства: в 976 году от него были отделены Восточная марка (будущая Австрия) и и герцогство Великая Карантания, включающая территории от Штирии до Вероны (в том числе и Веронскую марку, в состав которой была включена также территория бывшей Фриульской марки). Маркграфом Восточной марки стал граф Лиутпольд Бабенберг, а герцогом Карантании — Генрих Младший, сын бывшего баварского герцога Бертольда. Потеря герцогства не остановила Генриха II: в 977 году он стал инициатором так называемой Войны трёх Генрихов — нового восстания баварской аристократии против императора, названной так по именам участвовавших в нём Генриха II Баварского, Генриха Младшего, герцога Карантании, и епископа Генриха I Аугсбургского. Однако восстание в 978 году было подавлено, в результате чего Бавария окончательно оказалась подчинена центральной власти. Генрих был арестован и помещён под надзор епископа Утрехтского, где пробыл до смерти императора Оттона II.

После смерти в 982 году герцога Оттона Швабского, бывшего верным соратником императора, новым герцогом Баварии был назначен Генрих Младший, лишенный после участия в восстании 978 года Карантании. Но после смерти императора Оттона II в 983 году получил свободу Генрих II Сварливый и сражу же поднял мятеж против малолетнего императора Оттона III. Хотя и в этот раз ему не удалось овладеть германским престолом, но Генрих в обмен на клятву верности в 985 году получил обратно Баварию, а в 989 году и Карантанию. Генриху Младшему в качестве компенсации была возвращена Карантания, хотя Веронскую марку сохранил за собой Оттон Вормский. После смерти Генриха Младшего в 989 году его владения были переданы Генриху II Строптивому, вновь объединившему большую часть отцовских владений.

После смерти Генриха II в 995 году в Баварии ему наследовал сын Генрих IV Святой, однако Карантанию, император Оттон III передал Оттону Вормскому, владевшего ей до 985 года. Генрих IV Баварский стал верным союзником императора Оттона III, после смерти которого в 1002 году сам стал императором под именем Генрих II.

Бавария в XI веке

Бавария 21 марта 1004 года была передана Генрихом брату жены своей, графу Генриху Люксембургскому (под именем Генрих V). Однако доставшееся ему герцогство очень сильно сократилось в размерах. Каринтания окончательно отделилась от Баварии, её герцогом император признал в 1004 году Конрада I, третьего сына умершего Оттона Вормского. Большое количество монастырей и земли, из которых в 1007 году было образовано епископство Бамберг, остались под управлением короля, многие владения оказались под управлением жены Генриха, Кунигуды.

Однако вскоре отношения императора с родственниками жены испортились. В результате в мае 1009 года Генрих V был смещён с поста герцога, а Бавария оказалась под прямым управлением императора. Только в мае 1017 года Генрих V опять получил Баварию, которой управлял до своей смерти в 1026 году. Поскольку детей у него не было, то Бавария была присоединена к личным владениям нового императора, Конрада II, который в 1027 году даровал титул герцога Баварии своему десятилетнему сыну и наследнику Генриху (под именем Генрих VI). До 1061 года (за исключением периода 1049 — 1053 годов) Бавария фактически находилась под управлением императора и членов его семьи.

Агнесса де Пуатье, регентша при малолетнем императоре Генрихе IV, легко раздавала ленные владения немецким князьям, в результате Баварию она в 1061 году передала под управление графа Оттона Нордгеймского. Однако после того, как Генрих стал совершеннолетним, он с 1070 года приступил к возвращению владений, утерянных во время малолетства. Оттон, владения которого представляли препятствия для проведения императорской политики, был обвинён в планировании покушения на короля и лишён Баварии, которая была передана Вельфу IV.

Бавария под управлением династии Вельфов

Вельф IV (Вельф I как герцог Баварии) (ум. 1101), получивший под своё управление Баварию, происходил из знатного рода Вельфов. Однако несмотря на то, что он получил владения от императора, когда тот вступил в конфликт с папой римским Григорием VII, Вельф встал на сторону папы. В 1077 году Вельф поддержал выборы антикороля Рудольфа Рейнфельдского, за что был лишён Генрихом Баварии, которую удержал за собой.

После смерти папы Григория Вельф в 1089 году женил своего семнадцатилетнего сына, Вельфа V, на возглавлявшую папскую партию сорокатрёхлетней маркграфине Матильде Тосканской. Однако в 1095 году его сын развёлся с Матильдой, а сам Вельф помирился с императором и получил обратно Баварию. После смерти Вельфа в 1101 году в Баварии последовательно правили его сыновья, Вельф V (II) (ум. 1120) и Генрих IX Чёрный (ум. 1126). Благодаря женитьбе на наследнице Магнуса Биллунга, герцога Саксонии Генрих IX приобрёл большие владения в Саксонии, а также права на наследование герцогства. Однако после смерти Магнуса император Генрих V в обход законных наследников назначил новым герцогом Саксонии графа Лотаря Супплинбургского.

После смерти императора Генриха V Генрих IX Баварский первоначально поддержал в качестве претендента на императорский престол герцога Фридриха II Швабского. Однако вскоре Лотарь Супплинбургский договорился с Генрихом о женитьбе его наследника, Генриха Гордого на единственной дочери Лотаря. В результате Лотарь и был выбран новым императором.

В 1126 году Генрих отрёкся от титула в пользу сына и удалился в монастырь, где вскоре умер. Новый герцог, Генрих IX Гордый, стал верным сторонником императора Лотаря в борьбе с Гогенштауфенами, герцогом Фридрихом II Швабским и его братом Конрадом, провозглашённым в 1127 году своими сторонниками германским королём. В 1136 году император пожаловал Генриху титул маркграфа Тосканы, а в 1137 году, незадолго до смерти, передал ему под управление герцогство Саксония.

В момент смерти Лотаря Генрих был одним из самых могущественных князей в Германии и главным претендентом на императорский престол, однако в итоге был выбран не он, а бывший антикороль Конрад III Гогенштауфен, который в 1138 году лишил Генриха обоих герцогств. Бавария была передана маркграфу Австрии Леопольду IV из дома Бабенбергов. Генрих начал войну за возвращение своих владений, но в 1139 году умер, оставив малолетнего сына, Генриха Льва.

Новому герцогу, объединившего в своих руках Баварию и бывшую Баварскую Восточную марку, пришлось вести борьбу против сторонников Вельфов, которых возглавлял брат покойного герцога, Вельф VI. В 1141 году Леопольд был разбит и вскоре умер, его сменил младший брат, Генрих XI Язомирготт. Ему удалось подавить восстания сторонников Вельфов, но в 1156 году новый император, Фридрих I Барбаросса, передал Баварию Генриху Льву, получившему ещё в 1142 году Саксонию. В качестве компенсации Австрия была возведена в герцогство.

За счет походов на славян Генриху Льву удалось значительно расширить свои владения и обрести значительную власть, что вызвало конфликт с императором Фридрихом. Когда Генрих Лев отказался от участия в походе императора в Италию, Фридрих в 1180 году организовал над ним судебный процесс. В результате Генрих Лев лишился большинства своих владений, розданных сторонникам Фридриха. Бавария в итоге досталась пфальцграфу Оттону V Виттельсбаху, ставшего под именем Оттон I родоначальником новой герцогской династии.

Бавария под управлением династии Виттельсбахов

Герцог Оттон I (ум. 1183), происхождение которого по одной из версии выводится от Луитпольдингов, был лучшим рыцарем императора Фридриха I. Доставшееся Оттону герцогство еще уменьшилось, из него окончательно была отделена Штирийская марка, получившая статус герцогства. Однако его сыну Людвигу I Кельгеймскому (ум. 1231) удалось значительно расширить свои владения. Ко всему прочему в 1214 году посредством брака Людвиг получил от императора Фридриха II в лен Рейнский Пфальц.

Сыну Людвига I, Оттону II Светлейшему (ум. 1253), бывшему верным сторонником императора Фридриха II, пришлось столкнуться внутренними раздорами из-за светской власти епископов, стремившихся к полной независимости. Ко всему прочему за свою приверженность к императору он был отлучен папой от церкви.

После смерти Оттона II начинается процесс дробления герцогства между различными линиями рода Виттельсбахов. Уже сыновья Оттона II, Людвиг II Суровый (ум. 1294) и Генрих XIII (ум. 1290), правившие 2 года совместно, разделили в 1255 году отцовские владения. Людвиг II получил Верхнюю Баварию со столицей в Мюнхене и Рейнский Пфальц, а также титул курфюрста, а Генрих — Нижнюю Баварию с главным городом Ландсгутом. Кроме того, обоим братьям досталось наследство казнённого Карлом I Анжуйским Конрадина, последнего представителя династии Гогенштауфенов. После смерти Людвига II от Баварии отделился и Рейнский Пфальц, доставшийся Рудольфу I с титулом курфюрста. Верхняя Бавария досталась другому сыну, Людвигу IV (1282—1347), избранному в 1314 году королём Германии, а в 1328 году коронованном как император Священной Римской империи.

Людвигу удалось значительно расширить владения своего дома. В 1329 году он заключил с сыновьями своего брата раздельный договор в Павии, по которому последним были предоставлены Рейнский Пфальц и Верхний Пфальц. По договору обе стороны лишались права отчуждения своих владений и наследования в женской линии, тогда как титул курфюрста должен был принадлежать обоим линиям поочередно. Однако последнее постановление было отменено Золотой буллой (1356 год), представившей курфюрстское достоинство Пфальцскому дому. После угасания нижнебаварской линии Виттельсбахов в 1340 году Людвиг вновь объединил Баварию. Посредством брака на Маргарите II д'Авен он приобрёл графства Голландия, Зеландия и Эно (Геннегау). Кроме того он приобрёл маркграфство Бранденбург, переданное старшему сыну Людвигу V, который посредством брака получил также графство Тироль. Людвигу Бавария обязана также многими улучшениями в порядке внутреннего управления. Он даровал Мюнхену городовое право, издал гражданское уложение для Верхней Баварии и новые судопроизводственные законы для Нижней Баварии.

Людвиг оставил после себя шесть сыновей и богатое наследство. Первоначально Бавария находилось под совместным управлением братьев, но в 1349 году владения начали дробиться. Первоначально Бавария опять была разделена на Верхнюю и Нижнюю. В 1353 году Нижняя Бавария была разделена на Лансгут-Баварское и Баварско-Штраубингское герцогства. После смерти в 1363 году Мейнхарта, сына Людвига V, Верхняя Бавария была разделена между Лансгут-Баварским и Баварско-Штраубингским герцогствами. В 1392 году из Лансгут-Баварского герцогства были выделены Баварско-Ингольштадтское и Баварско-Мюнхенское герцогства. Кроме того, постепенно были утеряны Тироль, Бранденбург, Голландия, Зеландия и Эно. После угасания различных линий рода начинался передел владений и споры, часто перераставшие в военные конфликты. В 1432 году территория Баварско-Штраубингского герцогства была разделена между Баварско-Ингольштадтским, Лансгут-Баварским и Баварско-Мюнхенским герцогствами. В 1447 году Баварско-Ингольштадтское герцогство присоединено к Лансгут-Баварскому герцогству. В 1467 из Баварско-Мюнхенского герцогства было выделено Дахау-Баварское герцогство для герцога Сигизмунда, но после его смерти в 1501 году оно было вновь присоединено к Баварско-Мюнхенскому герцогству. А в 1503 году Лансгут-Баварское герцогство было присоединено к герцогству Баварско-Мюнхенскому.

К 1505 году Бавария оказалась объединена герцогом Альбрехтом IV Мудрым из Мюнхенской линии. Сознавая весь вред существовавшего до сих пор дробления на уделы, добился от них признания единства и нераздельности государства и порядка престолонаследия по праву первородства. Согласно с этим, из трех его сыновей, Вильгельма IV , Людвига X и Эрнста, ему должен был наследовать один только Вильгельм.

Но после смерти Альбрехта в 1508 году начались новые распри, приведшие к совместному правлению Вильгельма (ум. 1550) и Людвига (ум. 1545). Они оба оказали реформации, нашедшей многочисленных приверженцев и в Баварии, самое решительное противодействие и в 1541 году призвали в страну иезуитов. После смерти Людвига Бавария вновь оказалась объединена в руках Вильгельма. Его сын, Альбрехт V Великодушный тоже содействовал миссии иезуитов, а также покровительствовал наукам и искусствам. Из трех его сыновей ему наследовал в 1579 году Вильгельм V Благочестивый, которого в 1597 году сейм вынудил передать правление своему старшему сыну Максимилиану I и удалиться в монастырь.

Максимилиан I, одаренный многими способностями, был лидером лиги, образовавшейся против протестантской Унии. Во время Тридцатилетней войны император Фердинанд II пожаловал ему в 1623 году Пфальцское курфюршество и в виде залога на военные издержки передал ему Верхний Пфальц. Вестфальский мир упрочил за Максимилианом I титул курфюрста и владение Верхним Пфальцем, вместе с тем учреждено было восьмое курфюршество для Пфальцской линии и за нею утверждено право наследства на Баварию в случае прекращения потомства Вильгельма. Таким образом Баварское герцогство было преобразовано в курфюршество.

См. также

• История Баварии
• Список правителей Баварии
• Курфюршество Бавария
• Королевство Бавария
• Герцогство Верхняя Бавария
• Герцогство Нижняя Бавария
• Баварско-Штраубингское герцогство
• Баварско-Ландсхутское герцогство
• Баварско-Ингольштадтское герцогство
• Баварско-Мюнхенское герцогство

Литература

• Балакин В. Д. Творцы Священной Римской империи. — М.: Молодая гвардия, 2004. — 356 с. — (Жизнь замечательных людей: Серия биографий; Вып. 1095 (895)). — 5000 экз. — ISBN 5-235-02660-8.
• Бульст-Тиле Мария Луиза, Йордан Карл, Флекенштейн Йозеф. Священная Римская империя: эпоха становления / Пер. с нем. Дробинской К.Л., Неборской Л.Н. под редакцией Ермаченко И.О. — СПб.: Евразия, 2008. — 480 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-8071-310-9.
• Хёфер М.. Император Генрих II / Перевод с немецкого М. В. Васиной. — М.: АСТ: АСТ МОСКВА: Транзиткнига, 2006. — 285, [3] с. — (Историческая библиотека). — 4 000 экз. — ISBN 5-17-029686-X.
• Егер О.. Всемирная история: в 4 томах. — СПб.: Специальная литература, 1997. — Т. 2: Средние века. — 690 с. — 5000 экз. — ISBN 5-87685-085-3.

Ссылки

• Бавария // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Бавария (герцогство)

– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.