Каролингская империя

Империя Каролингов
Империя Запада фр. Empire d’Occident
800 — 887
Франкская империя на карте Европы в период своего наибольшего расширения
Столица	Ахен
Династия	Каролинги
- 800—814	Карл Великий
- 814—840	Людовик I Благочестивый
- 884—887	Карл III Толстый
Преемственность
← Франкское государство Восточно-Франкское королевство → Восточно-Франкское королевство → Аквитания → Италия → Верхняя Бургундия → Нижняя Бургундия →

К:Появились в 800 годуК:Исчезли в 887 году

Каролингская империя (фр. L’Empire carolingien) — европейское государство, существовавшее в IX веке. В его состав входили территории Франции, Германии и Италии, а также ряда других современных государств Европы. Официально государство называлось «Империя Запада» фр. Empire d’Occident, однако в историографии его называют Франкская или Каролингская империя. Правители империи носили обычно титул «император Римлян» (лат. imperator Romanorum) или «император Римской империи» (лат. imperator Romanum gubernans imperium), позиционируя себя наследниками Западной Римской империи. Столицей был Ахен.

Империя возникла 25 декабря 800 года, когда король Франкского государства Карл Великий был коронован папой Львом III в Риме императорской короной. В 840—843 годах империя фактически распалась на 3 королевства — Западно-Франкское, Восточно-Франкское и Срединное, правитель которого сохранил императорский титул. Срединное королевство в свою очередь в 855 году распалось на 3 части — Италию, Лотарингию и Прованс. В 884 году Карлу III Толстому удалось на время восстановить единую Каролингскую империю, но объединение оказалось недолговечным, и уже в конце 887 года Карл был смещён, а империя окончательно распалась на несколько королевств. Хотя короли Италии несколько раз принимали императорский титул, но властью над всей территорией бывшей империи они не обладали. Последний император, Беренгар I, умер в 924 году.

Преемниками Каролингской империи считали себя императоры Священной Римской империи, основанной в 962 году германским королём Оттоном I Великим.

История

Империя в 800—840 годах

К 800 году правитель Франкского государства Карл Великий создал могущественное королевство, включавшее в себя территорию современных Франции, Германии, Италии, а также ряда других современных государств Европы. 25 декабря 800 года папа римский Лев III на праздничной мессе, проходившей в соборе Святого Петра в Риме короновал Карла императорской короной как римского императора. В результате было объявлено о восстановлении Западной Римской империи, что отражалось в официальном титуле, который с этого времени носил Карл: император Римской империи. Таким образом франкское королевство оказалось преобразовано в империю, которая по названию династии в историографии называют Каролингской.

Императоры Византийской империи (императоры Востока, фр. Empereur d'Orient), сами считавшие себя преемниками Римской империи, вначале отказались признать императорский титул за Карлом. Только в 812 году византийский император Михаил I Рангави формально признал новый титул императора в расчёте на поддержку Запада в борьбе с Болгарией, разгромившей византийское войско в 811 году. За признание своего императорского титула Карл уступил Византии Венецию и Далмацию. Однако признание этого титула оспаривалось Византией в XII и XIII веках.

Унаследовавший в 814 году империю Людовик I Благочестивый, сын Карла, желая закрепить наследственные права своих сыновей, обнародовал в июле 817 году в Ахене Акт «О порядке в Империи» (Ordinatio imperii). В нём старший сын Людовика, Лотарь I, объявлялся соправителем отца с титулом со-императора и получал в управление значительную часть Франкского королевства: (Нейстрию, Австразию, Саксонию, Тюрингию, Алеманнию, Септиманию, Прованс и Италию). Другие сыновья Людовика также получили наделы: Пипин I — Аквитанию, Васконию и Испанскую марку, Людовик II — Баварию и Каринтию. Однако на грамотах имя Лотаря встречается рядом с отцовским только с 825 года. Коронован императорской короной Лотарь был 5 апреля 823 года папой Пасхалием I в соборе Святого Петра в Риме.

Позже Лотарь не раз восставал вместе с братьями против Людовика I. Поводом для этого послужил новый раздел империи, произведённый в 829 году, когда часть владений передавалась младшему сыну Людовика I — Карлу II Лысому. Восставшие несколько раз низлагали императора, но в 834 году армия Лотаря была разбита, а Людовик I был восстановлен на императорском престоле. Сам Лотарь был вынужден вымаливать прощение, а титул со-императора был у него отнят. Под властью Лотаря фактически осталась только Италия.

Империя при наследниках Людовика Благочестивого

После смерти Людовика Благочестивого в 840 году Лотарь попытался получить всё отцовское наследство, что, однако, вызвало противодействие его братьев, Людовика II Немецкого и Карла II Лысого. В 841 году Лотарь был разбит в битве при Фонтене. В 843 году между братьями был заключен Верденский договор, в результате которого единая империя фактически прекратила существование, разделившись на 3 части.

Срединное королевство: Италия, Прованс и Лотарингия

По Верденскому договору Лотарь получил в управление так называемое Срединное королевство, в которое кроме Италии вошли Прованс, бургундские земли между Роной и Альпами, земли по правому берегу Роны до Юзе, Вивье и Лиона, территория будущего Бургундского герцогства по обе стороны Юры до Аре с одной стороны и Соны — с другой, мозельскую землю от саксонской границы до устья Шельды, и землю фризов между устьями Рейна и Везера. Кроме того Лотарь сохранял титул императора, который, фактически, оказался привязан к титулу короля Италии.

Срединное королевство оказалось недолговечным. Уже после смерти Лотаря в 855 году по Прюмскому договору оно распалось на 3 королевства: Итальянское, Лотарингское и Прованское, доставшиеся трём сыновьям Лотаря — Людовику II, Лотарю II и Карлу.

Людовик II, коронованный ещё при жизни отца как король Италии и император, получил в своё распоряжение собственно Итальянское королевство, в которое входила Северная Италия: Ломбардия, Лигурия, Тоскана, Фриуль, Романия, Сполето и Папская область. Кроме того, после смерти младшего брата Карла в 863 году Людовик захватил большую часть Прованса. Всё своё правление он пытался подчинить себе Южную Италию, для чего ему пришлось бороться с арабами и Византией. В итоге к 871 году он присоединил к своему королевству её большую часть, однако все его завоевания оказались недолговечны и уже в 872 году Южная Италия опять обрела независимость от короля.

Со смертью в 875 году Людовика II Итальянского угасла династия Каролингов в Италии. Папа Иоанн VIII провозгласил королём Италии и императором короля Западно-Франкского королевства Карла II Лысого, который немедленно отправился в Италию. По дороге он разбил Карломана, старшего сына Людовика Немецкого, посланного задержать его продвижение в Италию и 17 декабря вступил в Рим. 25 декабря 875 года состоялось помазание Карла на императорский престол. Часть итальянских дворян присягнула ему на верность. Людовик Немецкий, которому по родовым счётам должен был бы достаться императорский титул, опустошил Лотарингию. Доверив управление Итальянским королевством Бозону Вьеннскому, получившему должность герцога, Карл, занятый борьбой с племянниками, вернулся во Францию.

Во время отсутствия Карла Италия испытала новое нашествие арабов, которые несколько раз подступали к стенам самого Рима. Папа Иоанн VIII настойчиво звал Карла на помощь. В июне 877 года император собрался, наконец, в поход против арабов. В Тортоне он встретился с папой. К концу лета Карл вступил в Павию, вместе со скрывающимся от преследователей папой. Затем в течение нескольких дней ожидал подхода своих графов, но те так и не явились. Зато пришло известие, что немецкий король Карломан, племянник Карла стоит неподалеку. Напуганный этой новостью, Карл отправился в обратный путь, так ничего и не сделав для папы. По дороге он заболел и умер.

Преемником стал Карломан, а после его смерти — Карл III Толстый, младший брат Карломана, который в 881 году короновался императорской короной.

Лотарингия после смерти в 869 году Лотаря II сначала в 870 году была разделена между королями Западно-Франкского и Восточно-Франкского королевства, а в 879 году полностью присоединена к Западно-Франкскому королевству.

В состав Лотарингского королевства вошли самые известные части каролингской империи. Здесь находился имперский город Ахен, церковные резиденции Кёльн и Трир, а также известные своими виноградниками районы по Рейну и Мозелю. Также в королевство входили Саар, Люксембург, Валлония, Нижний Рейн и юг Нидерландов в области Маастрихт, Эйндховен, Бреда. В 863 год, после смерти своего младшего брата Карла Прованского, Лотарь наследовал часть его земель — Лион, Вьенн, Гренобль, Юзес.

После смерти Лотаря в 869 году Лотарингия стала предметом раздоров между Западно-Франкским и Восточно-Франкским королевствами.

Западно-Франкское королевство и Аквитания

По Верденскому договору 843 года земли к западу от Рейна — бывшую территорию Галлии — получил Карл II Лысый. Это королевство получило название Западно-Франкского и составило ядро будущей Франции. Кроме того, за ним было закреплено Аквитанское королевство, в котором после смерти Пипина I знать признала своим правителем его сына Пипина II. Пипин отказался признать Карла своим сюзереном и при поддержке маркиза Бернара Септиманского начал борьбу с Карлом. В 844 году Пипин, лишившись поддержки казнённого Карлом Бернара Септиманского, призвал на помощь нормандского ярла Оскара, сопроводив его от Гаронны до Тулузы, давая возможность разграбить её.

В 847 году ярл Оскар получил в управление Бордо, что вызвало недовольство аквитанцев. В итоге в 848 году аквитанцы не поддержали Пипина II, призвав на помощь Карла II. 6 июня Карл короновался в Орлеане как король Аквитании. Брат Пипина, Карл, также предъявил права на аквитанскую корону, но в 849 году был схвачен и пострижен в монахи. Пипин продолжал борьбу против Карла II до 852 года, когда он попал в плен к гасконскому правителю Саншу II Санше, передавшего пленника Карлу. За это Санш получил от Карла титул герцога Гаскони, а Пипин был заключен в монастыре Сен-Медар в Суассоне.

Вскоре аквитанцы опять восстали — на этот раз против Карла Лысого, обратившись за помощью к его брату Людовику Немецкому, который отправил в Аквитанию для управления королевством своего сына Людовика Младшего. Позже Пипин II смог сбежать. В 864 году он сплотил вокруг себя аквитанцев и выгнал Людовика. В ответ в 855 году Карл короновал королём Аквитании своего малолетнего сына Карла Младшего, опекуном над которым был назначен граф Пуатье Рамнульф I, получивший титул герцога Аквитании. В отличие от предыдущих королей реальной власти Карл Дитя не имел. Аквитания находилась в подчинении короля Франции. В королевстве отсутствовала канцелярия, все назначения производил Карл Лысый. Реальное управление королевством находилось в руках совета, который возглавлял герцог Рамнульф I. Карл Дитя умер бездетным в 866 год]]у. Новым королём стал другой сын Карла Лысого, Людовик Заика. Он также не имел реальной власти в королевстве, которым фактически управлял Бозон Вьеннский, герцог Прованса, любимец Карла.

Во время правления Карла Лысого увеличился натиск норманнов. Только в 860-е годы построив многочисленные укрепления на пути набегов норманнов Карлу на какое-то время удалось вытеснить норманнов. Также Карл Лысый вёл долгую войну с бретонцами.

В 869 году умер король Лотарингии Лотарь II. 8 августа 870 года Карл Лысый и Людовик Немецкий договорились в Мерсене о разделе государства Лотаря II. В результате раздела королевство было уничтожено, а граница между Францией и Германией прошла по бассейну Мозеля.

После смерти Людовика в 876 году Карл воспользовался этим, захватив области, уступленные им брату в 870 году. Но сын Людовика Немецкого, Людовик III Младший выступил против Карла, разбив армию Карла в сражении около Андернаха (876 год). Последовавшая за этим смерть Карла в 877 году и смуты, последовавшие во Франции после смерти его наследника Людовика II Заики (879 год), позволили Людовику Младшему в 880 году по Рибмонскому договору присоединить Лотарингию полностью к своим владениям.

После смерти Людовика Заики Франция была разделена на 2 части между его двумя старшими сыновьями. Аквитанию и Бургундию получил Карломан. Бургундская знать отказалась признать законность этого решения. В результате они выбрали королём Бозона Вьеннского. В состав его королевства, получившего название Нижнебургундского, вошла большая часть Бургундии и Прованс. После смерти брата шестнадцатилетний Карломан был признан единственным королём западных франков, а Аквитания окончательно вошла в состав Франции.

Карломан погиб от несчастного случая на охоте в 884 году. Его младшему брату Карлу в то время было всего 5 лет, из-за чего королём Франции был избран император Карл III Толстый, объединивший в своих руках все владения Каролингской империи.

Восточно-Франкское королевство

По Верденскому договору 843 года земли к востоку от Рейна и северу от Альп получил Людовик II Немецкий. Оно фактически состояло из пяти крупных племенных герцогств — Саксонии, Баварии, Франконии, Швабии и Тюрингии, представляющих собой относительно однородные в племенном составе полунезависимые княжества. Людовик достаточно успешно воевал на восточной границе государства, подчинив ободритов и установив сюзеренитет над Великой Моравией, однако его попытки восстановить единство империи Карла Великого не увенчались успехом. Война с Западно-Франкским королевством за Лотарингию завершилось подписанием Мерсенского договора 870 года, в соответствии с которым к Восточно-Франкскому королевству отошла восточная часть Лотарингии. В конце правления Людовика II король, следуя старинной традиции Каролингов и уступая вооружённым требованиям своих сыновей, разделил монархию на три части, передав Баварию старшему сыну Карломану, Саксонию — среднему Людовику III, а Швабию с Лотарингией — младшему Карлу III Толстому.

По соглашению в Рибмоне (880 год) была установлена граница между королевствами западных и восточных франков, просуществовавшая до XIV века. Более серьёзной для государства стала угроза вторжений норманнов: с середины IX века норвежские и датские флотилии регулярно разоряли северонемецкие земли, практически не встречая сопротивления центральной власти. Несмотря на отдельные успехи Людовика III и Карла III, в целом, из-за экономической слабости государства и сложностями с мобилизацией военных сил, организовать решительного отпора викингам не удавалось.

После смерти Карломана и Людовика III единственным правителем королевства оказался Карл III Толстый.

Временное восстановление единства империи

В 884 году единая Каролингская империя оказалась на короткое время восстановлена Карлом III Толстым, сыном Людовика II Немецкого. Он в 879 году унаследовал Италию, в 881 году короновался императорской короной, а в 884 году стал и королём Франции. Но объединение оказалось недолговечным. Император оказался достаточно слабым правителем и не смог организовать отражение вторжения викингов, дошедших в 886 году до Парижа. Уже в конце 887 года Карл был смещён, а империя окончательно распалась.

В Итальянском и Западно-Франкском королевствах утвердились представители других династий, в Восточно-Франкском королевстве престол захватил Арнульф Каринтийский, незаконнорожденный сын Карломана. Кроме того, образовалось ещё независимые Нижне- и Верхнебургундское королевства, а также ряд других образований, правители которых были фактически независимыми.

Наследники Каролингской империи

Хотя титул императора Запада продолжал существовать до 924 года (его носило несколько итальянских королей), но императорский трон фактически утратил свой статус. Наиболее могущественным из осколков Каролингской империи оказалось Восточно-Франкское королевство, за которым в 1-й половине X века закрепилось название королевства Германии. В 962 году король Германии Оттон I Великий, одержав победу над итальянской знатью, был помазан на царство и коронован имперской короной. Эта дата считается датой образования Священной Римской империи. Хотя сам Оттон Великий, очевидно, не намеревался основывать новую империю и рассматривал себя исключительно как преемника Карла Великого, фактически переход императорской короны к германским королям означал окончательное обособление Германии (Восточно-Франкского королевства) от Западно-Франкского (Франции) и формирование нового государственного образования на основе немецких и североитальянских территорий, претендовавшего на роль наследника Западной Римской империи. Императорам Священной Римской империи удалось также подчинить королевство Арелат, образовавшееся в 1-й половине X века при слиянии двух осколков Каролингской империи — Нижней и Верхней Бургундии.

Единственной территорией бывшей Каролингской империи, которую не смогли подчинить правители Германии, было Западно-Франкское королевство, за которым позже закрепилось название Франции.

Правители Каролингской империи

Императоры запада в 800—887 годах

• 800—814: Карл I Великий (747—814), король франков с 768 года, император Запада с 800 года
• 814—840: Людовик I Благочестивый (778—840), король Аквитании с 781 гола, император Запада с 814 года, сын предыдущего
  • 825—834: Лотарь I (795—855), король Баварии в 814—817 года, император Запада с 817 (соправитель отца в 825—834 годах, коронован в 823 году), король Италии с 817 года, король Срединного королевства с 843 года, сын предыдущего
• 840—884: Империя распалась на отдельные королевства, титул императора Запада сохранили короли Италии, однако они обладали реальной властью только над своим королевством. Титул императора в этот период носили:
  • 840—855: Лотарь I (795—855), король Баварии в 814—817 года, император Запада с 817 (соправитель отца в 825—834 годах, коронован в 823 году), король Италии с 817 года, король Срединного королевства с 843 года
  • 850—875: Людовик ІI (825—875), король Италии с 843 года, король Прованса с 863 года, император Запада с 850 года (соправитель отца до 855 года), сын предыдущего
  • 875—877: Карл II Лысый (823—877), король Западно-Франкского королевства с 840 года, король Алемании в 831—833 годах, король Аквитании в 839—843 и 848—854 годах, король Италии с 876 года, император Запада с 875 года, сын Людовика Благочестивого
  • 881—887: Карл III Толстый (839—888), король Восточно-Франкского королевства в 876—887 годах (до 882 года король Алемании и Реции), король Западно-Франкского королевства в 884—887 годах, король Италии 879—887 годах, король Лотарингии (Карл II) в 882—887 годах, император Запада в 881—887 годах, внук Людовика Благочестивого
• 884—887': Карл III Толстый (839—888), король Восточно-Франкского королевства в 876—887 годах (до 882 года король Алемании и Реции), король Западно-Франкского королевства в 884—887 годах, король Италии 879—887 годах, король Лотарингии (Карл II) в 882—887 годах, император Запада в 881—887 годах, внук Людовика Благочестивого

Императоры запада после распада Каролингской империи

Гвидониды

• 891—894: Гвидо Сполетский (ум. 894), маркграф Камерино с 859 года, герцог Сполето с 882 года, король Италии с 889 года, император Запада с 891 года
• 892—898: Ламберт Сполетский (ок. 875/880 — 898), герцог Сполето с 894, король Италии с 891, император с 892, сын предыдущего

Каролинги

• 896—899: Арнульф Каринтийский (ок. 850—899), герцог Каринтии с 880, король Восточно-Франкского королевства с 887 года, король Лотарингии 887—895, король Италии с 896, император с 896, племянник Карла III Толстого

Бозониды

• 901—905: Людовик III Слепой (ок. 880—928), король Нижней Бургундии с 887, король Италии 900—905, император 901—905, внук (по матери) Людовика II

Современные государства, территории которых входили в состав империи

Полностью в составе империи	Частично в составе империи
Андорра Андорра Австрия Австрия Бельгия Бельгия Ватикан Ватикан Гернси Гернси Джерси Джерси Лихтенштейн Лихтенштейн Люксембург Люксембург Монако Монако Нидерланды Нидерланды Сан-Марино Сан-Марино Словения Словения Франция Франция Швейцария Швейцария	Венгрия Венгрия Германия Германия Испания Испания Италия Италия Сербия Сербия Хорватия Хорватия Чехия Чехия

Литература

• Лебек С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/lebek_prfrank.php Происхождение франков. V—IX века] / Перевод В. Павлова. — М.: Скарабей, 1993. — Т. 1. — 352 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-001-0.
• Тейс Л. Наследие Каролингов. IX — X века / Перевод с французского Т. А. Чесноковой. — М.: «Скарабей», 1993. — Т. 2. — 272 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-043-6.
• Фазоли Джина. Короли Италии (888—962 гг.) / Пер. с итал. Лентовской А. В.. — СПб.: Евразия, 2007. — 288 с. — 1 000 экз. — ISBN 978-5-8071-0161-8.

Отрывок, характеризующий Каролингская империя

– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.