Рибмонский договор (880)

Рибмо́нский догово́р (фр. Traité de Ribemont) — договор, подписанный в феврале 880 года в городе Рибмон между королём Восточно-Франкского государства Людовиком III Младшим и королями Западно-Франкского государства, братьями Людовиком III и Карломаном II. После смерти 10 апреля 879 года короля Западно-Франкского государства Людовика II Заики, его наследниками частью франкской знати во главе с Гуго Аббатом и графом Тьерри Казначеем были провозглашены сыновья умершего монарха, Людовик III и Карломан II. Одновременно другая группа франкских аристократов, возглавляемая королевским канцлером Гозленом и графом Парижа Конрадом Чёрным, пригласила занять престол короля Восточно-Франкского государства Людовика III Младшего. Людовик, на действия которого значительное влияние оказывала его супруга Лиутгарда Саксонская, с войском вторгся в пределы королевства западных франков и дошёл до Вердена, куда к нему прибыло посольство от Гуго Аббата во главе с епископом Орлеана Готье. Послы от имени сыновей Людовика II Заики, готовившихся к походу против поднявшего мятеж и принявшего королевский титул Бозона Вьеннского, предложили королю восточных франков в обмен на отказ от притязаний на трон Западно-Франкского королевства ту часть Лотарингии, которая в 870 году по Мерсенскому договору перешла к королю Карлу II Лысому. Людовик III Младший дал согласие на это предложение и вернулся в свою столицу Франкфурт, а сыновья Людовика II были возведены на престол их отца.

В начале 880 года по новому приглашению Гозлена и Конрада Чёрного король Людовик III Младший снова вторгся в Западно-Франкское королевство и дошёл до Рибмона. Здесь, видя готовность большей части западно-франкской знати защищать права сыновей Людовика Заики, король восточных франков вступил с королями Людовиком и Карломаном в переговоры и в феврале заключил с ними мирный договор, окончательно передававший ему всю территорию Лотарингии. Согласно Рибмонскому договору, к владениям Людовика Младшего были присоединены земли Западной Лотарингии с такими крупными городами, как Льеж, Верден, Утрехт и Камбре. Граница между двумя франкскими государствами отодвинулась далеко на запад — с Мааса до Шельды — и почти неизменяемой просуществовала до Позднего Средневековья. После заключения этого соглашения, одним из условий которого было примирение сыновей Людовика Заики с Гозленом и Конрадом Чёрным, Людовик III Младший возвратился в своё королевство, на обратном пути в сражении при Тимеоне разбив большое войско викингов.

Литература

• Бертинские анналы = Annales Bertiniani. 830—882. // MGH SS. — Т. I. — P. 419—515.
• [www.ulfdalir.narod.ru/sources/Francs/Vedastini.htm Ведастинские анналы] // Историки эпохи Каролингов / пер. с лат. А. И. Сидорова. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999. — С. 161—185. — 1 000 экз. — ISBN 5-86004-160-8.
• Пиренн А. Средневековые города Бельгии. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2001. — 512 с. — 2000 экз. — ISBN 5-8071-0093-X.

Отрывок, характеризующий Рибмонский договор (880)

Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…