Тироль (историческая область)

Тиро́ль (нем. Tirol; итал. Tirolo; лат. Tirolis) — историческая область в Центральной Европе в восточной части Альпийских гор, включающая федеральную землю Тироль в составе Австрии и автономные провинции Южный Тироль и Трентино в Италии.

С границами исторического Тироля практически полностью совпадают границы еврорегиона Тироль-Южный Тироль-Трентино.

Доисторический период

Тироль населён со времён мезолита, однако особенно массовый приток населения начался в эпоху неолита. Ко временам неолита относятся останки Эци — «ледяного человека», замёрзшего в Альпах.

В эпоху бронзового века в Тироле доминировала культура Лауген-Мелаун, испытавшая влияние культуры полей погребальных урн. В римский период эта культура побеждена ретами, которые доминировали в Тироле до завоевания их римлянами.

Античность

Тирольские земли вошли в состав Римской империи в 15 году до н. э. в результате походов Друза и Тиберия. Они были включены в состав провинции Реция (частично в провинцию Норик). В период римского господства Тироль оставался достаточно слабо затронут цивилизацией из-за горного характера региона. Однако и здесь были основаны римские поселения: Тридентум (Тренто), Энипонс (Инсбрук). Большое значение имела дорога через Бреннерский перевал из Италии в долину Дуная и Августу Винделикорум (Аугсбург). В этот период в Тироле началась разработка месторождений металлов в Альпах.

В 233 году в Рецию вторглись алеманны, которые расселились на правах федератов в северной части Тироля. При Диоклетиане Реция была разделена на две провинции, причём большая часть тирольских земель отошла к провинции Реция II с центром в Августе Винделикоруме.

В IV веке на территории Тироля начало распространяться христианство; тогда же были основаны епископства.

В IV веке войны римлян с германцами возобновились. Алеманны разорили Рецию, а после падения в 476 году Римской империи Тироль был включен сначала в государство Одоакра, а с 493 года — Остготского королевства Теодориха Великого.

С середины VI века Тироль перешёл под власть лангобардов. Однако власть этих государств в регионе была крайне слаба. Этим воспользовались бавары и отчасти славяне (словенцы), которые заселили север и север-восток Тироля, однако его южная часть оставалась под властью лангобардов.

Средние века

Тироль под властью епископов

С включением Тироля в состав Баварского герцогства регион подвергся активной германизации и христианизации. Романизированное население было вытеснено в горы и сохранилось до настоящего времени в виде носителей ретороманского и ладинского языков. Миссионеры (Колумбан и ирландские монахи VIII века) обеспечили принятие местным населением христианства. Были основаны несколько монастырей и епископств (Бриксен (901 год); Тридент (1027 год)). С конца VIII века Бавария вошла в состав франкской империи Карла Великого.

В период франкского господства в Тироле быстро усилились церковные феодалы, в результате чего к середине XI века практически вся территория области оказалась под властью двух епископств: Бриксена (северный Тироль) и Тридента (южный Тироль). Епископы обладали полным иммунитетом на территории своих владений и не подчинялись светским властям. Контролируя Бреннерский перевал, Бриксен и Тридент были важными союзниками германских королей в их борьбе за подчинение Италии. В ответ короли активно поддерживали власть епископов и часто даровали им земли и различные привилегии.

Герцоги Меранские и образование Тирольского графства

Светские феодалы Тироля первоначально были очень слабы и находились в полной зависимости от епископов. Завершение борьбы за инвеституру в начале XII века и связанное с ним усиление влияния папы римского заставили императоров начать попытки найти опору среди светских феодалов. Это способствовало складыванию первых достаточно прочных графств на территории Тироля. Первыми были графы Андексские, чьи владения находились в западной Баварии, Франконии и в долине Инна. Им удалось получить в лен от епископов и императора значительные земельные владения в северном и южном Тироле, что позволило Андексам установить свой контроль над регионом. В 1182 году Бертольд IV получил титул герцога Меранского и власть над приморскими регионами Истрии и Далмации. Он и его преемники присоединили к своим владениям Истрию, Франш-Конте и Фриули.

Именно Андексы основали Инсбрук и даровали ему городские права (1237 год), что позволило городу быстро стать столицей всего Тироля. Всевластие епископов в регионе было ликвидировано. Однако в 1248 году со смертью Оттона II мужская линия Андексской династии пресеклась. По соглашению 1241 года его владения в регионе перешли к Альбрехту III, правителю небольшого графства, названного по имени замка Тироль недалеко от Мерана.

Тирольское графство возникло в середине XI века и первоначально было полностью подчинено епископам Бриксена. Постепенно, однако, графы Тироля подчинили себе значительные земли, главным образом, в северной части области. Благодаря союзу с герцогами Меранскими им удалось заметно укрепить своё положение и к середине XIII века поставить под свой контроль Бриксенское епископство. Графы Тироля, таким образом, обладали правами фогтов (лиц, обладавших правами попечительства в светских и судебных делах местного духовенства) в отношении епископов Бриксена и Триента (Тренто). Присоединение владений Андексов в 1248 году привело к тому, что большая часть Тироля была объединена под властью графов Тирольских. Это дало толчок к ускорению экономического и социального развития страны. Инсбрук стал крупным городом, важнейшим торговым центром на пути из Италии в Баварию. С 1253 года в Тирольском графстве установилась Горицкая династия, представители которой являлись верными союзниками Габсбургов. В 1286 году Мейнхард II получил от императора Рудольфа I Габсбурга Каринтию и Крайну и получил титул герцога Каринтийского.

Установление династии Габсбургов

После смерти в 1335 году графа Генриха II его владения были разделены между Габсбургами, получившими Каринтию и Южный Тироль, и Виттельсбахами, получившим Северный Тироль. Однако местное население выступило против раздела и Габсбурги были вынуждены возвратить Тироль дочери Генриха II Маргарите, которая была замужем за герцогом Баварии. В 1361 году скончался муж Маргариты, герцог Баварии Людвиг V. Соправителем Маргариты в Тироле стал их сын Мейнхард III. В 1363 году он неожиданно скончался и Маргарита была вынуждена уступить свои владения Рудольфу IV Австрийскому. Так в Тироле установилась династия Габсбургов и графство было включено в состав австрийских владений.

Во второй половине XIV века владения Габсбургов неоднократно делились между различными ветвями династии. Тироль и Передняя Австрия с 1396 года образовали отдельное княжество под властью младшей линии Габсбургского дома. В этот период резко усилилась роль ландтагов. В Тироле созыв первого ландтага произошёл ещё в 1362 году, его итогом стало приглашение в качестве соправителя Маргариты её сына Мейнхарда III. Особенностью Тироля было участие в ландагах представителей свободного крестьянства. Они входили в одну курию с горожанами (помимо представителей городов в состав тирольского, как и других австрийских ландтагов, входили представители ещё трёх курий: духовенство, крупные титулованные землевладельцы и рыцари). Тирольский ландтаг неоднократно выступал против политики графов, а в 1487 году заставил графа Сигизмунда передать фактическую власть в руки комитета сословий, который денонсировал соглашения Сигизмунда с Баварией о территориальных уступках и заставил графа в 1490 году отказаться от Тироля в пользу Максимилиана I, эрцгерцога Австрии. Тироль стал одним из излюбленных мест пребывания последнего. Здесь же, в Инсбруке, он был и похоронен. Таким образом Тироль вновь вошёл в состав единого австрийского государства.

Роль Тироля в этот период сильно увеличилась: серебряные и медные рудники графства стали финансовой основой военной политики Габсбургов. Тирольский талер быстро вытеснил из обращения венский крейцер. Однако в начале XVI века из-за хронической нехватки средств на войну с турками император Максимилиан I заложил тирольские рудники южнонемецкому банкирскому дому Фуггеров. Максимилиан I также попытался упорядочить систему управления австрийских владений и в 1493 году создал особую администрацию для верхнеавстрийских земель (Тироль, Форарльберг и Передняя Австрия). Аналогичный орган был создан для нижнеавстрийских герцогств. Началась централизация государственных структур. Однако на объединённом ландтаге всех земель Габсбургов в Инсбруке в 1518 году сословия выступили против централизации и провалили реформы Максимилиана I.

В средние века крестьяне Тироля пользовались намного большей свободой, чем земледельцы других территорий империи Габсбургов. Они почти не имели крепостных повинностей, не служили в армии, зато были представлены в местном ландтаге. С древних времен главным занятием тирольских крестьян было животноводство, но с XV века большое развитие получило горное дело: добыча золота, серебра, ртути и меди. В 1488 году владельцами тирольских шахт стали Фуггеры. Они расширили сферу сбыта продукции горной и металлургической промышленности Тироля, отправляли её по океанским путям на отдаленные мировые рынки.

Новое время

Крестьянская война и Реформация

В 1525 году Тироль оказался охвачен общенемецкой Крестьянской войной. Во главе восстания встал Михаэль Гайсмайр. Первоначально восстание развивалось чрезвычайно быстро и успешно. Сторонники Гайсмайра захватили Бриксен, громили монастыри и замки, из тирольского ландтага были изгнаны дворяне и прелаты. Основные цели восставших были сформулированы Гайсмайром в одном из программных документов Крестьянской войны — «Земское устройство». Согласно его положениям всех дворян и церковников, притеснявших простых людей, «противившихся истинному слову Божию и общей пользе» следовало истребить. Ради полного равенства должны были быть уничтожены не только замки, но и все городские укрепления, введена государственная монополия на торговлю и рудное дело и так далее. Тироль превращался в замкнутое государство, построенное на принципах почти полной автаркии. Лишь в 1526 году крестьянская армия Гайсмайра была разбита австрийскими войсками в битве при Радштате.

Начиная с крестьянской войны в Тироль начало проникать протестантство (важную роль в этом процессе играли анабаптисты). Однако Реформация в Тироле была гораздо более слабой, чем в остальных австрийских землях (где по современным оценкам сторонники новой веры составляли до 70 %). Здесь традиционно были сильны позиции католической церкви. К тому же учение анабаптистов, получившее распространение в Тироле, было одинаково неприемлемо как для католиков, так и для лютеран. После подавления крестьянского восстания настоящий террор был развернут против анабаптистов. В 1528 году в Тироле казнили 150 анабаптистов, а на следующий год число казнённых достигло 700 человек. Уже в конце XVI века герцог Фердинанд II, получивший Тироль в 1564 г. после очередного раздела габсбургских земель, пригласил в регион иезуитов, которые быстро вытеснили немногочисленных тирольских лютеран и кальвинистов.

В 1665 году пресеклась линия тирольских Габсбургов и страна перешла под власть венской линии этого рода. При императоре Леопольде I в 1669 году в Инсбруке был основан университет.

Просвещённый абсолютизм и Наполеоновские войны

Во второй половине XVIII века в Тироле, как и в других владениях Габсбургов, развернулись реформы просвещённого абсолютизма. Однако их влияние в Тироле было ограниченным. Так, урбариальные патенты Марии Терезии 1771—1778 годов зафиксировавшие феодальные повинности крестьян, сократившие барщину, и подтвердившие право свободы перехода, не имели того влияния на тирольское крестьянство, бывшее по-преимуществу свободным, как в остальных регионах империи. Таможенная реформа 1775 года также не затронула Тирольское графство. Большое значение имела школьная реформа 1779 года — развитие начального образование и переход под государственный контроль средней школы после запрета Ордена иезуитов —, а также патент Иосифа II о веротерпимости 1781 года, который уровнял в правах протестантов и православных подданых Габсбургов с католиками. В 1782 году в рамках политики централизации и абсолютизма Иосиф II ликвидировал право созыва провинциальных ландтагов, однако после его смерти в 1790 году органы регионального самоуправления были восстановлены.

В 1797 году территория Тироля стала ареной боевых действий между наступающей армией Наполеона и войсками австрийской империи. Тироль был оккупирован генералом Жубером, однако здесь французы столкнулись с сильным сопротивлением простого народа своей власти. По условиям мирного договора в Кампо-Формио Тироль был возвращён Австрии, но в 1805 году вновь занят французскими войсками. Разбитая в Аустерлицком сражении Австрия по Пресбургскому миру уступила Тироль Баварии — главному союзнику Наполеона в Южной Германии. Переход под власть Баварии резко ухудшил социально-политическое положение графства. Был ликвидирован тирольский ландтаг, страна оказалась разделённой на три округа, полностью подчинённых центральному правительству в Мюнхене, выросли налоги, баварские власти стали вмешиваться в церковные отношения, прекратилась транзитная торговля..

9 апреля 1809 года в Тироле вспыхнуло восстание, направленное против французской и баварской власти. Во главе него встал Андреас Гофер. Восставшие разбили франко-баварские отряды, 12 апреля заняли Инсбрук, а затем принудили баварскую армию к капитуляции. В Тироль вошли австрийские войска, которые при поддержке населения восстановили австрийскую власть в графстве. Несмотря на то, что уже в мае новая французская армия вытеснила австрийцев, всё население области встало на борьбу с Францией.. Лишь к 1810 году удалось подавить сопротивление тирольцев. По Венскому миру 1809 года Северный Тироль остался за Баварией, а Южный был передан Итальянскому королевству. В 1813 году Тироль был возвращён в состав Австрийской империи.

В 1867—1918 годах Тироль — одна из коронных земель Австро-Венгрии. В конце XIX — начале XX веков в южной части Тироля, где преобладало итальянское население, получил распространение ирредентизм, что во многом предопределило судьбу Южного Тироля по окончании первой мировой войны.

Новейшая история

После Первой мировой войны по условиям Сен-Жерменского мирного договора Южный Тироль отошёл от Австрии к Италии. При этом австрийская земля Тироль оказалась разорванной на две несмежные части — Северный Тироль и Восточный Тироль. В итальянском Тироле на тот момент 86 % местных жителей говорили на немецком языке. В составе Италии немецкоязычные тирольцы стали национальным меньшинством. Союз фашистской Италии и нацистской Германии поставил их на грань исчезновения. Им предлагалось либо покинуть родину и переселиться в Третий рейх, либо остаться и подвергнуться итальянизации и ассимиляции. В результате после 1938 года 78 тысяч жителей покинули регион.

В годы Второй мировой войны многие тирольцы служили в частях вермахта — в специальных горных дивизиях альпийских стрелков. Участвовали в Датско-Норвежской операции, в завоевании Греции и боях за Крит. На Восточном фронте они участвовали в боях за Кавказ. В частности, тирольцем был самый результативный снайпер немецкой армии в годы второй мировой войны, служивший в 144-м полку горных егерей (нем. Gebirgsjäger) 3-ей горнострелковой дивизии Маттиас Хетценауэр.

После окончания Второй мировой войны был создан добровольческий полувоенный «Комитет освобождения Южного Тироля», отличительной особенностью которого было стремление избежать ранения или гибели людей. Все акции были направлены против зданий или сооружений и проводились ночью, чтобы избежать случайных человеческих жертв. В 1961 году Комитетом был произведен подрыв опор линий электропередач, который обесточил провинцию и вызвал прекращение подачи электричества на промышленный север Италии. Это событие вошло в историю под названием «Огненная ночь», и мировая общественность узнала о положении германоязычной общины в Италии. Политическими сторонниками южнотирольского сепаратизма и общетирольского ирредентизма являются входящая в Европейский свободный альянс Южнотирольская народная партия, а также Союз Южного Тироля, Свобода Южного Тироля, Демократическая партия Южного Тироля.

Мирный договор 1947 года подтвердил границу Италии с Австрией по состоянию на 1919 год. Немецкоязычному меньшинству Южного Тироля гарантировалось полное равенство прав с италоязычным населением. Был создан автономный регион Трентино — Альто-Адидже/Зюдтироль, в котором Южный Тироль является северной провинцией Больцано (Боцен) (вторая, преимущественно италоговорящая, южная провинция — Трентино). Однако Австрия продолжала заявлять, что немецкоязычное меньшинство подвергается в Италии дискриминации. Италия, в свою очередь, обвиняла Австрию в поддержке пангерманских и пронацистских сил, а также в пособничестве террористам, совершавшим свои акции в Южном Тироле на всём протяжении 1960-х годов. В конце 1969 года Италия и Австрия достигли соглашения, по которому «регион получал права расширенной автономии, возрастало влияние тирольцев на национальную политику в провинции, немецкий язык получал соответствующий статус, признавалось немецкое название территории — Южный Тироль». Однако Италия не торопилась воплощать эти положения в жизнь. Окончательно вопрос Южного Тироля был урегулирован в 1992 году. Италия предоставила немецкоязычным жителям региона Трентино — Альто-Адидже право получать образование на немецким языке, они стали шире представлены в муниципальных органах власти и смогли напрямую обращаться в Международный суд ООН в Гааге. В 1992 году австрийские власти объявили ООН о прекращении противоречий с Италией по вопросу Южного Тироля. В 2001 году он получил статус отдельной немецкоговорящей провинции, расположенной на севере Италии. Согласно Статуту региона Трентино — Альто-Адидже/Зюдтироль правительство гарантирует сохранность культурных и языковых различий отдельных этнических групп. Также был образован региональный парламент, в который входят 70 выборных депутатов. Парламент обладает не только законодательной властью на региональном уровне, но также избирает президента, двух вице-президентов и министров автономии, при этом в течение срока полномочий избранного парламента пост президента региона попеременно должны занимать представители немецкой и итальянской общины.

См. также

• История Австрии
• Тироль (земля)
• Больцано (провинция)
• Трентино — Альто-Адидже
• Тренто (провинция)
• Список правителей Тироля

Литература

• Воцелка Карл. История Австрии. — М.: Весь мир, 2007. — ISBN 978-5-7777-0333-0.
• Грицак Е. Н. Тироль и Зальцбург. — М.: Вече, 2007. — ISBN 978-5-9533-1859-4.
• Митрофанов П. П. История Австрии с древнейших времён до 1792 года. — М.: URSS, 2010.
• История Европы: От Средневековья к новому времени. — М.: Наука, 1993. — Т. 3.
• История Европы: Европа нового времени. — М.: Наука, 1994. — Т. 4.

• Львович, Модест. Поездка в Южный Тироль (Арко-Рива-Гриз-Меран) и Горицию / [Соч.] Модеста Львовича. — Одесса: тип. «Одесск. вестника», 1888.
• Barth-Scalmani, Gunda; Kuprian, Hermann J. W. and Brigitte Mazohl-Wallnig. National Identity or Regional Identity: Austria vs. Tyrol/Salzburg. // A. Pelinka, G. Bischof (eds). Austrian Historical Memory and National Identity. New Brunswick — London: Transaction Publishers, 1997. ISBN 1-56000-902-0
• Fontana, Josef; Haider, Peter W.; Leitner, Walter; Mühlberger, Georg; Palme, Rudolf; Parteli, Othmar und Josef Riedmann. Geschichte des Landes Tirol. Bozen/Innsbruck/Wien, 1988—1990.
• Karl Baedeker (Firm). Switzerland and the Adjacent Portions of Italy, Savoy, and Tyrol: Handbook for Travellers. 1913.
• Norman, Gertrude. A Brief History of Bavaria. München: Heinrich Jaffe, 1906.

Отрывок, характеризующий Тироль (историческая область)

Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.