Байда, Дмитрий Владимирович

Дмитрий Байда
Общая информация
Полное имя	Дмитрий Владимирович Байда
Родился	5 ноября 1975(1975-11-05) (48 лет) Южно-Сахалинск, СССР
Гражданство	Россия
Рост	183 см
Вес	78 кг
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Клубная карьера*
1995—1996	Захонь	24 (11)
1996	Локомотив (МВ)	30 (10)
1997—1998	Торпедо-Кадино	36 (11)
1999	Газовик (Оренбург)	25 (7)
2000	Слован (Либерец)	? (?)
2000	Мартиг	? (?)
2001	????	? (?)
2001	Динамо (Махачкала)	24 (14)
2002	Химки	2 (0)
2002	Кузбасс-Динамо	14 (3)
2003—2005	Динамо (Барнаул)	66 (31)
2004	→  Динамо (Махачкала)	17 (1)
2006	Звезда (Иркутск)	29 (10)
2007	Металлург (Липецк)	30 (10)
2008	Рязань	34 (5)
2009—2011	Сахалин	23 (5)
2011	Карелия-Дискавери	ЛФЛ
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Дмитрий Владимирович Байда (5 ноября 1975, Южно-Сахалинск, СССР) — российский футболист, нападающий клуба «Сахалин» из Южно-Сахалинска.

Биография

Дмитрий Байда родился в девятом микрорайоне Южно-Сахалинска. Там же во дворе начал играть в футбол. В 1981 году пришёл в футбольную секцию города, его первым тренером стал Владимир Комаров. Сначала он занимался в команде своего возраста (1975 года рождения), но позднее стал играть за более старшую команду. Первым детским турниром для Байды стало первенство Сахалинской области среди юношей 1972—1973 годов рождения. Затем участвовал в прочих областных и региональных турнирах. Часто выезжал на первенства Сибири и Дальнего Востока.

В 1989 году, когда Дмитрию было четырнадцать лет, его семья перебралась на жительство в Крым. В Симферополе продолжил обучение в местной спортивной школе, где его тренером был Николай Заяев. Постепенно он дорос до уровня дубля местной команды «Таврия», его даже несколько раз выпускали за основу в товарищеских матчах.

В сезоне 1995/96 играл в Венгрии, в клуб 4-го дивизиона «Захонь».

Вернувшись из Венгрии, выступал за «Локомотив» из Минеральных Вод, клуб в своей зоне занял четвёртое место, а Байде довелось выходить на поле в 29 из 34 игр команды, в которых он забил девять мячей. В 1997 и 1998 годах играл в Высшей лиге чемпионата Белоруссии за «Торпедо-Кадино» из Могилёва. в 1998 играл в «Газовике» из Оренбурга.

Далее выступал в Чехии за «Слован» из города Либерец, а во Франции — за команду второго дивизиона «Мартиг». В Польше, по словам футболиста, играл в Высшей лиге, однако за какой клуб, неизвестно.

С июня 2001 года играл в «Динамо» из Махачкалы. В 2002 году играл за подмосковный клуб Первого дивизиона «Химки», где он занимался под руководством известного советского тренера Анатолия Бышовца. Правда, долго ему в «Химках» задержаться не удалось, и тот сезон он доигрывал в клубе «Кузбасс-Динамо» из Кемерово. Потом возвращался в Махачкалу, полтора сезона провёл в барнаульском «Динамо». В 2005 году был выбран лучшим нападающим зоны «Восток» Второго дивизиона. После того, как в том же 2005 году в Барнауле сменилось руководство, которое не ставило перед командой больших задач, был вынужден покинуть клуб, так как, по его словам, был максималистом, и перебрался в «Звезду» из Иркутска, перед которой была поставлена цель повышения в классе, чего по итогам сезона клуб и добился. В сезоне 2013/14 исполнял должность вице-президента в Гарждайском футбольном клубе «Банга» федерацией футбола Литвы,  под чьим руководством команда в первый раз за свою историю попала в Лигу Европа.

Личная жизнь

Его мать была домохозяйкой, отец в своё время занимался боксом, поэтому полностью поддерживал увлечение Дмитрия спортом. Работал отец мореплавателем. Старший брат живёт во Франции. Байда женат, его жену зовут Ирина, с которой они родились в один день, но с разницей в четыре года. Она по профессии юрисконсульт. У них есть сын Кирилл и дочь.

• [sport.sopka.ru/articles/football/0000000489.html Дмитрий Байда: Я помню все голы]
• [soccerdatabase.eu/player/49262/ Профиль на сайте soccerdatabase.eu]

Отрывок, характеризующий Байда, Дмитрий Владимирович

С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.