Баландин, Алексей Софронович

Алексе́й Софро́нович Бала́ндин (1823—1896) — купец, дважды городской голова Енисейска.

Биография

Купцы 2-й гильдии братья Баландины (Софрон и Федот) приехали в Енисейск с Урала примерно в 1840 году. В это время Енисей стал основным районом золотодобычи в Сибири. Софрон приехал с женой Прасковьей и сыном Алексеем.

Братья занимались доставкой и продажей товаров для жителей Енисейска и старателей.

Алексей Софронович Баландин в 22 года становится купцом 2-й гильдии. В 25 лет — купцом 1-й гильдии. Он был единственным в Енисейске купцом, сохранившим это звание до смерти.

В 1843 году получил права на разработку прииска Предтеченский на речке Калами в североенисейской тайге. Золотодобыча оказалась малодоходным промыслом, и он передал прииск в аренду купцу Данилову. После этого Баландин вкладывал капиталы в торговлю, банковское дело, пароходство, владел винокуренным заводом.

Также Баландин входил и в компанию трех крупных золотопромышленников, которые с 1837 года разрабатывали три прииска в районе реки Бирюса. С конца 1890-х годов Алексей Софронович и его сын Александр перестали самостоятельно разрабатывать золотые прииски.

По обывательской книге 1852—1855 годов Алексей Баландин числится владельцем двух домов в Енисейске. На нижнем этаже дома размещались мануфактурный и бакалейный магазины, склады для товаров, винный погреб.

В 1858 году избирается на три года городским головой Енисейска.

В 1861 году совместно с купцами Игнатием и Александром Кытмановыми, Сергеем и Алексеем Камышниковыми, Ефимом и Алексеем Грязновыми, открыл первую на Енисее пароходную компанию «Судоходство и торговля». К 1863 году построили пароход «Енисей» мощностью 60 номинальных сил. Паровую машину и металлические детали к пароходу привезли из Перми, с завода механика Гуллета. Деревянный корпус строил в Енисейске крестьянин-самоучка Худяков. Флот компании состоял из парохода «Енисей» и двух барж. Строительство судов обошлось в 40 тысяч рублей серебром. Первый рейс компания совершила весной 1863 года. Компания доставляла в Енисейск и Туруханский край хлеб и продовольствие, а из Туруханского края вывозила рыбу, икру, пушнину, графит, каменную соль и т. д. Баландин становится крупным хлеботорговцем.

В 1863 году Алексей Софронович получил звание потомственного степенного и почетного гражданина Енисейска.

В 1863 году он стал организатором и директором правления первого в Енисейской губернии частного банка. Банк открылся 7 января 1863 года. Капитал банка составлял 70 тысяч рублей.

Алексей Баландин стал наследником капиталов отца и дяди, что сделало его одним из самых богатых людей Енисейска.

В 1876 году второй раз на три года избирается городским головой Енисейска.

В 1883 году первым в городе получил звание коммерции советника — высшего звания, возможного для купцов.

В разные годы занимал должности:

• городской судья;
• выборный член в управлении Енисейской женской гимназии;
• директор окружного попечительского совета тюрем.

В 1887 году после смерти своей дочери переехал в Санкт-Петербург, где занялся благотворительностью.

Жертвовал книги в первую общественную библиотеку при городском краеведческом музее, Енисейска, давал деньги на лечебницу для бедных. Учредил в женской гимназии стипендию имени своей умершей дочери. По завещанию часть своего наследства передал в хлебный капитал города Енисейск.

Согласно «Петербургскому некрополю» (СПб., 1912. Т. 1. С. 129), А. С. Баландин умер 10 марта 1896 г. и покоится вместе с женой на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.

Алексей Софронович передал по наследству свой капитал сыну — Александру Алексеевичу и его жене — Вере Арсентьевне.

Дочь Любовь Алексеевна Баландина (1877 — после 1935) вышла замуж за служившего в Енисейске жандармского ротмистра Константина Адольфовича Вагенгейма (1868—1937), из крещёной еврейской семьи. Их сын — поэт и прозаик Константин Вагинов.

Память

В память Алексея Софроновича Баландина одна из улиц Енисейска была названа его именем.

Отрывок, характеризующий Баландин, Алексей Софронович

Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.