Барбикан

Барбикан — жилой микрорайон в Лондоне, Великобритании. Раньше на его месте был форпост, откуда и идёт название «Барбикан», сторожевая башня. (Для обозначения сторожевой башни в русском языке чаще используется слегка модифицированная версия слова — Барбакан.) До сих пор в Барбикане сохранились развалины городской стены времён древнеримской оккупации.

До Второй мировой войны в этом районе располагались небольшие мастерские и склады. В 1940 году Барбикан был полностью разрушен в результате немецких бомбардировок с воздуха.

После войны было решено построить здесь современный жилой район с образовательными учреждениями, культурным центром, внутренними садами и необходимой хозяйственной инфраструктурой. В послевоенные годы столица Великобритании ощущала серьёзную нехватку жилья, а на месте Барбикана можно было создать целый современный город, из которого позднее выросли социалистические города-сады, а также современные градостроительные структуры, в целом основанные на идее социалистического утопизма.

В результате расчистки разрушенной в ходе войны территории возникла возможность создать в центре Лондона микрорайон на 6 500 жителей, в котором были бы воплощены последние достижения современной архитектуры и техники.

Параллельно, помимо нескольких километров железнодорожных путей, спрятали под землю линию метрополитена, положив рельсы на резиновые прокладки, которые снизили уровень шума.

В Барбикане впервые появились малогабаритные квартиры, небольшие кухни и лёгкая мебель.

Финские дизайнеры и трое британских архитекторов, Чемберлен, Пауэлл и Бон, стали рисовать образ этого жилого массива в популярном стиле брутализма.

По периметру квартала были построены стометровые жилые дома, на верхних этажах которых — озеленённые дворики.

Архитектура этих домов впитала в себя идеи Ле Корбюзье, который одновременно строил аналогичный жилой квартал в Марселе, а также Франка Ллойда Райта, который спроектировал небоскреб, построенный не на прямоугольном, а на треугольном фундаменте.

В центре квартала строились низкие дома для семей, а в центре было устроено пространство с каналами и водопадами.

Ссылки

• www.bbc.co.uk/russian/specials/1250_London_architec/page6.shtml

Отрывок, характеризующий Барбикан

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.