Баренцен, Эмиль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Эмилиус Дитлев Баренцен (дат. Emilius Ditlev Bærentzen, род. 30 октября 1799 г. Копенгаген — ум. 14 февраля 1868 г. Копенгаген) — датский художник и график, один из видных представителей Золотого века Дании.



Жизнь и творчество

Э.Баренцен с 1813 года изучал фармацию в Нючёпинге, затем он в течение пяти лет живёт и работает в государственном управлении в Кристианстаде, на Датских Виргинских островах в Вест-Индии. Здесь он сдаёт экзамен на кандидата права. Возвратившись на родину, служит юристом и занимается живописью как любимым хобби. В 1821 году будущий художник начинает обучение в Королевской датской академии изящных искусств в Копенгагене под руководством профессора Кристоффера Эккерсберга. В 1826 году Баренцен награждается в стенах Академии малой серебряной медалью, а на следующий год — большой серебряной медалью. В 1835 году художник становится членом Королевской Академии. Карьера его сложилась весьма успешно: мастер был признан одним из лучших датских художников-портретистов, к тому же весьма плодовитым. Портреты работы Баренцена были мягких красок и элегантны, в то же время достаточно строги, свободны от попыток раскрыть психологическую сущность характеров в соответствиями с современными ему требованиями портретного жанра. Одним из наиболее удачных его полотен считается портрет невесты философа Сёрена Кьеркегора, Регины Ольсен.

В 1837 году Э.Баренцен начинает работы в области литографии. Организуя графическое производство, художник основывает литографическую фирму Emilius Bärentzen & Co.s litografiske Institut, поглотившую позднее предприятие Hoffensberg, Jespersen & Fr. Trap. Работая в этой области графики, Э.Баренцен создаёт портреты многих выдающихся деятелей своего времени.

Галерея

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Баренцен, Эмиль"

Отрывок, характеризующий Баренцен, Эмиль

– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.