Берестнев, Владимир Фёдорович

Владимир Фёдорович Берестнев (29 июня 1901 — 1977) — советский философ, специалист по социальной философии и эстетике. Профессор (1935), доктор философских наук (1954).

Биография

Участник Гражданской войны.

В 1920—1929 годах — политрук в Красной армии. Участник Великой Отечественной войны в народном ополчении.

С 1924 года учился на факультете общественных наук Высшей военно-педагогической школы, а затем в Институте красной профессуры философии и естествознания, который окончил в 1934 году.

Преподавал в МИФЛИ. Работал зам. директора Института Красной профессуры, зам. директора Института философии Академии наук (1939—1959 гг., с перерывами). С 1935 года был руководителем и одним из создателей сектора эстетики Института философии АН СССР.

С марта по ноябрь 1949 года — декан философского факультета МГУ. По болезни был освобожден от поста декана факультета, после выздоровления возвратился на работу в Институт философии, оттуда вынужден был перейти на работу в МГПИ им. В. И. Ленина на кафедру философии, что болезненно переживал.

Докторская диссертация «О советской социалистической культуре» (М., 1954).

Во второй половине 1930-х годов разработал программу по диалектическому материализму для вузов. Являлся одним из авторов книги «Основы марксистско- ленинской философии» (М., 1959), был одним из авторов учебного пособия «Обществоведение» (М., 1971) для средней школы.

Ссылки

• [new.philos.msu.ru/fmu/berestnev_vladimir_fedorovich Статья] на сайте философского факультета МГУ
• [az-libr.ru/index.htm?Persons&0B5/84e77bbb/0001/7dd67daa Биография]

Отрывок, характеризующий Берестнев, Владимир Фёдорович

– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.