Бой у Хэд-оф-Пасса
| Бой у Хэд-оф-Пасса | |||
| Основной конфликт: Гражданская война в Америке | |||
| Дата |
12 октября 1861 года | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Хед-оф-Пасс, недалеко от устья Миссисипи | ||
| Итог |
сомнителен, незначительное преимущество южан | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Бой у Хед-оф-Пасса (англ. Battle of Head of Passes) — морское сражение в Гражданской войне США. Примечательно тем, что, впервые в Гражданской войне был использован бронированный корабль, а также тем, что в бою не было никаких потерь в живой силе у обеих сторон.
Содержание
Предыстория
Военно-морские силы федералистов блокировали устье Миссисипи весной 1861-го года, осуществляя план блокады мятежных штатов. Эта блокада особенно болезненно воспринималась жителями Нового Орлеана, одного из крупнейших городов Конфедерации, поскольку полностью расстраивала его экономику. Однако боевым кораблям северян сепаратисты могли предоставить только т. н. «москитный флот», созданный из переоборудованных речных судов, и имевший невысокую боеспособность. Ситуация несколько изменилась, когда в распоряжении южан появился корабль «Manassas», переоборудованный из ледокола. Его вооружение составляло всего одно орудие, но преимуществом «Manassas» была его конструкция — очень низкая посадка вместе с бронированным корпусом делали его очень трудной мишенью для противника. 12 октября 1861 года командующий «москитным флотом» южан Джордж Холлинс повел свои корабли к Хед-оф-Пассу.
Соотношение сил
В состав флотилии южан, кроме «Манассаса» входили шесть речных судов, переоборудованных под военные и три брандера. Эскадра северян включала три военных паровых шлюпа, одну шхуну и одну канонерскую лодку. Командовал ей Джон Поуп, находившийся на шлюпе Richmond. Преимущество в количестве орудий и качестве кораблей было за северянами. Южане надеялись преимущественно на «Манассас» и брандеры.
Бой
Приближающийся «Manassas» был замечен со шлюпа Preble, который поднял сигнал тревоги. По замыслу Джорджа Холлинса, Manassas должен был таранным ударом вывести из строя крупнейший корабль северян — Richmond, а брандеры, которые корабли «москитного флота» вели на буксире следом, атаковать оставшиеся корабли северян. Однако, хотя Manassas и сумел нанести удар, этот удар не вывел Richmond из строя. Огнём с кораблей северян был поврежден один из двигателей Manassas, что резко снизило его скорость и маневренность, в результате корабль сел на мель. На мели оказались и брандеры южан. Дальнейший бой свелся к перестрелке между кораблями южан и северян, три из которых в результате неудачных маневров также сели на мель. Южанам удалось нанести несколько повреждений кораблям северян, оставаясь нетронутыми благодаря быстрому маневрированию. Однако, Джордж Холлинс счел, что дальнейший бой бесполезен ввиду сокращения запаса угля и снарядов, и скомандовал отступать. Manassas был снят с мели и на буксире отведен в Новый Орлеан. Между тем, северяне могли понести существенную потерю не от противника, а от некомпетентности собственных офицеров. Капитан севшего на мель шлюп Vinceness ошибочно истолковал сигнал с Richmond, решив что эскадра уходит. Он запаниковал и приказал команде покинуть корабль, установив фитиль в складе боеприпасов, чтобы уничтожить корабль. Однако офицер, на которого был возложен этот приказ, сначала зажег фитиль, а после обрубил его. Крайне недовольный поведением командира Vinceness Поуп приказал экипажу вернутся на борт. Потерь в живой силе (убитых или раненых) не было ни у одной стороны.
Последствия
Вернувшись в новый Орлеан Джордж Холлинс рапортовал о своей победе. Бой был расписан и приукрашен прессой Нового Орлеана, а затем и других городов Конфедерации. То, что полноценные боевые корабли северян вынуждены были отступить от речных пароходов конфедератов, и даже понесли некоторые повреждения, трактовалось как несомненный признак победы (единственный из кораблей южан, в который было произведено попадание, был сам «Манассас»). Но польза от этой победы была почти исключительно психологическая. Южане не сумели деблокировать Новый Орлеан, ни один из кораблей северян не был полностью выведен из строя. «Манассас» не оправдал надежд — несмотря на то, что он представлял собой действительно трудную мишень для противника, его низкая маневренность и слабое вооружение делали его неэффективным. Напротив, командование северян было крайне недовольно действиями своих подчинённых. Хватало едких высказываний в адрес Поупа и других офицеров-федералистов. Флаг-офицер Мак-Кин отмечал «я сожалею, что вынужден говорить это, но чем больше я слышу и узнаю [о бое] тем более позорным мне все это кажется». Поуп и Хэнди (капитан шлюпа Vonceness) были отстранены от командования.
Напишите отзыв о статье "Бой у Хэд-оф-Пасса"
Ссылки
- Блог, посвященный Гражданской войне в США [civilwar150th.blogspot.com/2011/10/battle-of-head-of-passes.html]
- American Civil War — October 12,1861:The Battle of the Head of the passes [www.civilwar-online.com/2011/10/october-12-1861-battle-of-head-of.html]
Отрывок, характеризующий Бой у Хэд-оф-Пасса
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
