Бокарёв, Анатолий Алексеевич
| Анатолий Алексеевич Бокарёв | |
 | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Альма-матер: |
Владикавказский педагогический институт |
| Научный руководитель: |
М. Я. Немировский и Л. И. Жирков |
| Известен как: |
исследователь дагестанских языков |
Анато́лий Алексе́евич Бокарёв (26 ноября 1910 года, Темир-Хан-Шура, Дагестанская область — осень 1941 года, под Ленинградом) — советский кавказовед, исследователь дагестанских языков, известен работами в области аварского и андийских языков. Работал в секторе кавказских языков ленинградского Института языка и мышления. Во время Великой Отечественной войны погиб на фронте.
Биография
Анатолий Алексеевич Бокарёв родился в Темир-Хан-Шуре Дагестанской области (ныне — Буйнакск, Дагестан) 26 ноября 1910 года. Его отец был школьным учителем. В 1930 окончил Владикавказский педагогический институт. Поступил в аспирантуру Научно-исследовательского института языкознания, учился у М. Я. Немировского и Л. И. Жиркова. Диссертацию защитил в 1934 году[1].
В своей работе Бокарёв много времени уделял полевой работе, неоднократно выезжая в экспедиции в Дагестан. При разработке теории дагестанских языков им были изучены на практике аварский, чамалинский, ахвахский, андийский, каратинский и хваршинский языки. Эти знания помогали Бокарёву развивать местное языкознание: выпускать учебники, редактировать публикации, подготавливать учеников местных учебных заведений. В своей работе Бокарёв следовал учению о языке Н. Я. Марра и И. И. Мещанинова и находился под влиянием исследований А. А. Потебни. Одной из черт его работ является сопоставление дагестанских языков с русским[1].
На 1 января 1941 года Анатолий Бокарёв являлся одним из пяти сотрудников кабинета кавказских яфетических языков Института языка и мышления[2]. Начало Великой Отечественной войны застало его в Ленинграде. Он записался добровольцем в Красную Армию и был направлен на защиту города. Погиб в боях осенью 1941 года[1] (по официальным документам пропал без вести в феврале 1942 года, связь прекратилась с ноября 1941 года[3][4]).
Публикации
Основные публикации А. А. Бокарёва увидели свет лишь после войны — в 1949 году[5]: это фундаментальное описание синтаксиса аварского языка[6] и первый и до сей поры единственный грамматический очерк чамалинского языка[7].
Прижизненные публикации
- Материалы по диалектологии андоцезских языков. Наречие аула Тукита. Сборник памяти акад. Н. Я. Марра, 1938, стр. 25—53
- Аварское соответствие русскому творительному предикативному падежу, Сборник «Язык и мышление», т. X, 1940, стр. 15—48
- О классовых показателях в аваро-андоцезских языках. Сб. «Язык и мышление», т. X, 1940, стр. 48—64
Семья
- Жена — лингвист-индоевропеист, сотрудница Института языка и мышления Агния Десницкая[3].
- Старший брат — лингвист Евгений Бокарёв, также занимался исследованием дагестанских языков[8].
Напишите отзыв о статье "Бокарёв, Анатолий Алексеевич"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Кацнельсон С. Д. Анатолий Алексеевич Бокарёв (1910—1941) // Синтаксис аварского языка / Бокарёв А. А. — М.—Л, 1949. — С. 10—12.
- ↑ А. Н. Анфертьева. [iling.spb.ru/history/anfer.html Институт языка и мышления им. Н. Я. Марра АН СССР (ныне Институт лингвистических исследований РАН) во время войны и блокады]
- ↑ 1 2 [www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=8304227 ОБД Мемориал]
- ↑ [www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=408171838 ОБД Мемориал]
- ↑ [www.iling-ran.ru/kavkaz/otdel.htm История отдела кавказских языков (статья М. Е. Алексеева)]
- ↑ Бокарев А. А. Синтаксис аварского языка. М. — Л., 1949
- ↑ Бокарев А. А. Очерк грамматики чамалинского языка. М.-Л., Издательство АН СССР, 1949
- ↑ [feb-web.ru/feb/izvest/1971/06/716-571.htm Некролог Евгения Бокарева](недоступная ссылка — история).
Отрывок, характеризующий Бокарёв, Анатолий Алексеевич
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
