Бок, Джерри

Джерри Бок
Дата рождения	23 ноября 1928(1928-11-23)
Место рождения	Нью-Хейвен, Коннектикут
Дата смерти	3 ноября 2010(2010-11-03) (81 год)
Место смерти	Маунт-Киско
Страна	США США
Профессии	композитор
Жанры	мюзикл

Джеральд «Джерри» Бок (англ. Jerry Bock; 23 ноября 1928 — 3 ноября 2010) — американский театральный композитор. Получил премию «Тони» за лучший мюзикл и вместе с Шелдоном Гарником Пулитцеровскую премию за Драму за их мюзикл «Фьорелло!» 1959 года, а также премию «Тони» как лучший композитор и автор песен за мюзикл «Скрипач на крыше» в 1964 году.

Биография

Родился в Нью-Хейвен (штат Коннектикут), вырос во Флашинге, (Куинс, Нью-Йорк). Изучал фортепиано с детства. Во время обучения в Университете Висконсина-Мэдисона написал мюзикл «Большой, как жизнь» (англ. Big As Life), который гастролировал по штату и с успехом прошёл в Чикаго.

Карьера

Его дебют на Бродвее состоялся 1955 году, когда он и Лоуренс Холефсинер написали песни для бродвейского шоу «Поймай звезду» (англ. Catch a Star). В следующем году дуэт сотрудничал с мюзиклом «[en.wikipedia.org/wiki/Mr._Wonderful_%28musical%29 Mr. Wonderful]» (Мистер Чудо), предназначенный для американского актёра Сэмми Дэвиса-младшего, после чего они работали над мюзиклом Ziegfeld Follies в 1956 году.

Вскоре после этого, Бок встретился с автором текста Шелдоном Харником, с которым он успешно сотрудничал. Хотя их первый совместный мюзикл «[en.wikipedia.org/wiki/The_Body_Beautiful The Body Beautiful]» (Красивое тело), не смог очаровать критиков, он привлек внимание режиссёра Джорджа Эббота и продюсера Харольда Принца. Они наняли команду сочинить музыкальную биографию бывшего мэра Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардия «Фьорелло!» (1959 год) и выиграли на двоих премию «Тони» за лучший мюзикл и Пулитцеровскую премию за Драму.

Бок также сотрудничал с Харник в мюзиклах «[en.wikipedia.org/wiki/Tenderloin_%28musical%29 Тендерлоин]» (1960), «Человек на Луне» (1963), «[en.wikipedia.org/wiki/She_Loves_Me She Loves Me]» (Она меня любит) (1963), «Скрипач на крыше» (1964), «The Apple Tree» (Яблоня) (1966), «[en.wikipedia.org/wiki/The_Rothschilds The Rothschilds] (Ротшильды)» (1970), а также «Никогда не поздно» (1962), «[en.wikipedia.org/wiki/Baker_Street_%28musical%29 Baker Street]»(Бейкер-стрит) (1965), и «[en.wikipedia.org/wiki/The_Madwoman_of_Central_Park_West The Madwoman of Central Park West] (Безумная с Централ Парк Вест)» (1979). Бок пишет музыку для музыкального хита «[en.wikipedia.org/wiki/If_I_Were_a_Rich_Man_%28song%29 If I Were a Rich Man]» (Если бы я был богат).

Созданная в 1997 году, премия Джерри Бока за выдающиеся достижения в музыкальном театре является ежегодным грантом предоставляемым композиторам и авторам текстов мюзиклов.

Бок выступал на похоронах 98-летнего драматурга, автора либретто к бродвейскому мюзиклу «Скрипач на крыше» Джозефа Стайна за 10 дней до своей смерти. Он умер от сердечной недостаточности в возрасте 81 года.

Награды и номинации

Награды

• 1960 — премия «Тони» -лучший мюзикл Фьорелло!
• 1960 — Пулитцеровская премия за Драму — Фьорелло!
• 1965 — премия «Тони» — лучший композитор и автор слов «Скрипач на крыше»
• 1965 — премия «Тони» — лучший мюзикл «Скрипач на крыше»

Номинации

• 1964 — премия «Тони» — лучший мюзикл — «[en.wikipedia.org/wiki/She_Loves_Me She Loves Me]» (Она меня любит)
• 1967 — премия «Тони» — лучший композитор и автор слов «Яблоня»
• 1967 — премия «Тони» — лучший мюзикл «Яблоня»
• 1971 — премия «Тони» — мюзикл «[en.wikipedia.org/wiki/The_Rothschilds The Rothschilds] (Ротшильды)»

Ссылки

• [www.imdb.com/name/nm0090656/ Internet Movie Database] [www.ibdb.com/person.php?id=11403 Internet Broadway Database]

Отрывок, характеризующий Бок, Джерри

– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.