Визингер-Флориан, Ольга

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ольга Визингер-Флориан

Фотография около 1890 года
Имя при рождении:

Ольга Флориан

Дата рождения:

1 ноября 1844(1844-11-01)

Место рождения:

Вена

Дата смерти:

27 февраля 1926(1926-02-27) (81 год)

Место смерти:

Графенег, Нижняя Австрия)

Гражданство:

Австрия Австрия

Стиль:

импрессионизм

Работы на Викискладе

Ольга Визингер-Флориан (1 ноября 1844, Вена — 27 февраля 1926, Графенег) — австрийская художница, представитель импрессионизма. Главным образом писала пейзажи и натюрморты.



Биография

Ольга Флориан родилась 1 ноября 1844 года в Вене, родители — Франц и Минна Флориан. С детства проявила способности к музыке, брала уроки у Юлиуса Эпштейна и надеялась стать концертирующей пианисткой. Однако в 1874 году она была вынуждена прекратить музыкальную карьеру вследствие заболевания, ограничивающего подвижность рук. В том же году она вышла замуж за аптекаря Франца Визингера, в 1875 году родила сына Оскара. Франц Визингер умер в 1890 году.

В конце 1870-х годов начала учиться живописи. С 1880 года была ученицей известного в то время художника Эмиля Якоба Шиндлера, её соучениками были Карл Молль и Мари Эгнер. После 1881 года Ольга Визингер регулярно выставлялась, сначала на выставках, проходивших на квартире Шиндлера, затем — на выставках Венского Сецессиона. Приняв участие во Всемирных выставках, прошедших в Париже и Чикаго, она получила международную известность.

Ранние работы Визингер-Флориан описываются как «импрессионизм настроения». Они были ещё выполнены под влиянием стиля Шиндлера. После 1884 года она отошла от этого стиля, и её картины становятся более реалистичными, а цвета более яркими, напоминающими экспрессионизм.

Источники

  • [www.univie.ac.at/biografiA/daten/text/bio/wisinger-florian.htm Wisinger-Florian Olga: Malerin und Pianistin]

Напишите отзыв о статье "Визингер-Флориан, Ольга"

Отрывок, характеризующий Визингер-Флориан, Ольга

Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.