Вольпе, Арнольд

Арнольд Вольпе (англ. Arnold Volpe; 1869 — 2 февраля 1940) — американский дирижёр и музыкальный педагог.

Родился в Литве. Учился в Санкт-Петербургской консерватории по классу скрипки у Леопольда Ауэра. С 1898 г. в США. С 1902 г. руководил Молодёжным симфоническим оркестром Нью-Йорка (англ. Young Men’s Symphony of New York), через который прошли ряд заметных в дальнейшем музыкантов (например, в 1907 г. в нём играл 15-летний Ричард Бургин). В 1904—1914 гг. одновременно возглавлял «взрослый» коллектив — Симфонический оркестр Вольпе. С 1918 г. дирижировал летними концертами на стадионе Левисона.

Вольпе рассматривал свою деятельность как популяризаторскую. В своей статье в New York Times в 1912 г. он подчёркивал, что вследствие постоянного столкновения с серьёзным репертуаром вкус и взыскательность публики растёт, и она уже не удовлетворяется широко распространёнными военными оркестрами, а проявляет интерес к творениям мастеров. Музыкальное сообщество Нью-Йорка ценило работу Вольпе; так, по случаю завершения второго сезона летних концертов на стадионе Левисона музыкальная общественность города дала в честь Вольпе званый обед, на котором присутствовали такие ключевые фигуры, как Леопольд Ауэр, Осип Габрилович, Наан Франко и др.

В 1926 г. основал и возглавил Симфонический оркестр Университета Майами, остававшийся основным симфоническим коллективом Южной Флориды вплоть до 1969 г. В 1931 г. по заказу администрации города Канзас-Сити сформировал городской оркестр из 88 музыкантов и продирижировал его первым концертом.

Вдова Вольпе, певица Мария Михельсон-Вольпе опубликовала книгу о своём муже (англ. Arnold Volpe: Bridge between two musical worlds; University of Miami Press, 1950). Именем Вольпе названо одно из зданий Школы музыки Университета Майами (открыто в 1954 г.)

Отрывок, характеризующий Вольпе, Арнольд

Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.