Гай Марций Цензорин
| Гай Марций Цензорин |
Гай Марций Цензорин (лат. Gaius Marcius Censorinus; умер в 82 году до н. э.) — древнеримский политик и военный деятель.
Гай Марций принадлежал к знатному плебейскому роду Марциев. Возможно, именно он — тот Цензорин, который обвинил Суллу после его возвращения из Азии во взяточничестве, но в суд не явился[1].
В 88 году Гай Марций был монетарием (вместе с Гнеем Корнелием Лентулом Клодианом). Когда начались гражданские войны, Цензорин примкнул к марианской партии. После взятия Рима Гаем Марием и Цинной Цензорин убил консула Гнея Октавия и преподнёс его голову Цинне[2] (87 год до н. э.).
Когда Сулла возобновил гражданскую войну на территории Италии, Цензорин стал легатом в армии Гнея Папирия Карбона (82 год до н. э.). Тот отправил его с восемью легионами на помощь Гаю Марию Младшему, осаждённому в Пренесте, но в пути Цензорин попал в засаду, устроенную Помпеем, и был обращён в бегство. Его войско взбунтовалось и разошлось по домам за исключением семи когорт, с которыми Гай Марций вернулся к Карбону[3].
После ряда новых поражений Карбон бежал в Африку; в результате Цензорин стал одним из трёх командующих над остатками марианской армии (наряду с Карриной и Дамасиппом). Сообща они ещё раз попытались прорваться в Пренесте, а потерпев неудачу, двинулись на Рим. Совместно с ними действовали самниты Понтия Телезина и луканцы Марка Лампония. У Коллинских ворот союзники потерпели полное поражение. Цензорин бежал, но на следующий день был схвачен вместе с Карриной, доставлен к Сулле и по его приказу убит. Голову Цензорина пронесли вокруг стен Пренесте как доказательство окончательного поражения марианцев.
Напишите отзыв о статье "Гай Марций Цензорин"
Примечания
Отрывок, характеризующий Гай Марций Цензорин
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
