Герстен, Христиан Людвиг

Христиан Людвиг Герстен (нем. Christian Ludwig Gersten; 7 февраля 1701, Гисен — 13 августа 1762, Франкфурт-на-Майне) — немецкий математик и физик.

Изучал математику и юриспруденцию в Гиссенском университете. В 1723 году на основе работ Г. В. Лейбница создал арифметическую машину, которая позволяла вычислять частное при делении и подсчитывать последовательные операции сложения (то есть перемножать числа); кроме того, в машине Герстена была предусмотрена возможность контроля за правильностью ввода данных. В начале 1730-х гг. совершенствовал свои познания в математике и физике в Лондоне, в 1733 г. был избран членом Королевского общества, после чего вернулся в Германию и в том же году защитил во Франкфурте-на-Майне диссертацию, связанную с различными экспериментами с барометром, после чего приступил к преподаванию в Гиссенском университете. Заслугой Герстена считается также доказательство того, что роса не выпадает с неба в виде осадков, а конденсируется непосредственно на земле.

В 1744 г. конфликт с графом Гессен-Дармштадтским, владетелем Гиссена, вынудил Герстена бежать из города, он работал некоторое время в Альтоне и Санкт-Петербурге, но в 1748 году был арестован во Франкфурте-на-Майне и заключён в тюрьму, где провёл почти весь остаток жизни.

Ссылки

• [history-computer.com/People/GerstenBio.html Biography of Christian Ludwig Gersten]

Отрывок, характеризующий Герстен, Христиан Людвиг

«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»