Гольц, Владимир Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Гольц
Личная информация
Дата рождения

4 сентября 1951(1951-09-04) (72 года)

Место рождения

Усть-Каменогорск (Казахская ССР, СССР)

К:Википедия:Статьи о спортсменах без портретов

Владимир Николаевич Гольц (род. 4 сентября 1951) – Заслуженный тренер Казахской ССР (хоккей, 1981)



Карьера

Владимир Николаевич Гольц начал трудовую деятельность в качестве тренера ДЮСШ в Усть-Каменогорске.

В 1979 году его воспитанники 1962 года рождения стали победителями Всесоюзного юношеского чемпионата, финал которого проходил в Усть-Каменогорске.

В апреле 1980 года команда 1968 года рождения под его руководством победила во Всесоюзном финале турнира на призы клуба «Золотая шайба». В составе команды выступали Константин Шафранов, Андрей Соколов.

В феврале 1981 года Владимир Гольц за победы, одержанные его подопечными, получает почётное звание «Заслуженный тренер Казахской ССР».

С 1981 года В.Н. Гольц работает тренером усть-каменогорского «Торпедо», помогая Виктору Щекочихину и Виктору Семыкину.

В 1986 году В.Н. Гольц становится главным тренером клуба и возглавляет его восемь сезонов. Эти сезоны становятся одними из самых значимых для клуба. Именно в те годы «Торпедо» завоевывает путёвку в высшую лигу чемпионата СССР.

После развала СССР В.Н. Гольц становится первым старшим тренером сборной Казахстана.

В 1994 году В.Н. Гольц был снят с должностей старшего тренера как в «Торпедо», так и в тренером сборной.

Переехав в Новосибирск, он работал в ДЮСШ. В 2002 и 2008 годах исполнял обязанности главного тренера ХК «Сибирь».

Известные ученики

Напишите отзыв о статье "Гольц, Владимир Николаевич"

Ссылки

  • [www.uka-hockey.kz/node/413 Послесловие к интервью]
  • [uka-hockey.kz/node/391 Владимир Гольц: "Всегда ставлю "Устинку" в пример"]
  • [uka-hockey.kz/node/504 Владимир Гольц: системный подход]

</div>

Отрывок, характеризующий Гольц, Владимир Николаевич

– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.