Дело Димы Яковлева

Дмитрий Алексеевич Яковлев (после усыновления Чейс Харрисон, англ. Chase Harrison; 1 ноября 2006 — 8 июля 2008) — несовершеннолетний российский гражданин, уроженец Псковской области, погибший через 3 месяца после усыновления гражданами США.

Усыновление

Дима Яковлев, 2006 года рождения, был помещён в Псковский областной Дом ребёнка для детей с органическим поражением центральной нервной системы с нарушением психики, расположенный в г. Печоры Псковской области. Его мать, которая сама воспитывалась в детском доме, дала письменное согласие на возможное усыновление. Были неоднократные попытки устроить ребёнка в российскую семью. 21 февраля 2008 года решением Псковского областного суда Дима Яковлев был усыновлён супругами Майлсом Харрисоном (Miles Harrison) и Кэрол Линн Эксманн-Харрисон (США), которые совершили три поездки в Россию с целью усыновить ребёнка. Майлс Харрисон является исполнительным директором консалтинговой фирмы «Project Solutions Group» в Херндоне (Herndon, штат Вирджиния).

В конце 2012 года в российских СМИ появилась информация, согласно которой родные бабушка и дедушка Димы Яковлева утверждают, что пытались во время процедур усыновления получить опеку над ребёнком, но им было отказано.

25 декабря 2012 года Следственный комитет РФ заявил о начале доследственной проверки по сообщениям в СМИ о препятствовании в получении опеки над Димой Яковлевым его родственниками.

По заявлениям Павла Астахова, при усыновлении были допущены нарушения. Эксперты-графологи подтвердили тот факт, что подпись бабушки Димы Яковлева на документах с отказом от усыновления была подделана.

Гибель

8 июля 2008 года, в возрасте 21 месяц Дима погиб в результате того, что был оставлен Майлсом Харрисоном на 9 часов в закрытом автомобиле GMC Yukon на 32-градусной жаре. Майлс Харрисон посадил Диму на заднее сиденье автомобиля дома в городе Пурсервилль</span>^ru_en в штате Вирджиния и затем оставил автомобиль на стоянке около своей работы в Херндоне</span>^ru_en (около 40 км от Пурсервилля), будучи уверенным, что оставил сына в яслях KinderCare в Эшбёрне</span>^ru_en по дороге. По словам метеорологов, при 32-градусной жаре температура внутри закрытого автомобиля может достичь 54 градусов. В ходе следствия Майлс Харрисон сказал, что должен был завезти ребёнка в детсад, но поскольку он торопился на работу, то забыл об этом.

Процесс

По американскому законодательству его приёмному отцу Майлсу Харрисону грозило до 10 лет лишения свободы за непреднамеренное убийство (англ. manslaughter), но 17 декабря он был полностью оправдан американским судом.

Позже в СМИ сообщалось о нескольких судах по аналогичным случаям в США, в которых родители, оставившие своих детей в детских креслах на задних сиденьях автомашин, были оправданы, иногда суды вообще не назначались. Всего с 1998 по 2014 г. от теплового удара в закрытом автомобиле в США скончались 629 детей. Менее чем в половине случаев было возбуждено судебное дело, и менее чем в четверти случаев решением суда было лишение свободы (по состоянию на 2007 год).

В феврале 2009 года Майлс Харрисон сказал в интервью The Washington Post:

Я молю российский народ о прощении. Есть хорошие люди в этой стране, которые заслуживают детей, и есть дети в России, которые нуждаются в родителях. Пожалуйста, не наказывайте всех за мою ошибку.

Оригинальный текст (англ.)  

I pray for forgiveness from the Russian people. There are good people in this country who deserve children, and there are children in Russia who need parents. Please don't punish everyone for my mistake.

Реакция в России

Решение американского суда по делу Димы Яковлева вызвало бурную реакцию в российских СМИ и правительстве. Министерство образования и науки РФ через своих дипломатов пыталось добиться пересмотра оправдательного приговора. 30 декабря 2008 года Следственный комитет при прокуратуре России возбудил уголовное дело с целью выяснить обстоятельства гибели ребёнка, а также подтвердить факт законности его усыновления. Следственный комитет сообщил: «Установлено, что полуторагодовалый Дима Яковлев погиб 8 июля 2008 года, когда его приёмный отец Майлс Харрисон оставил мальчика закрытым в машине на 9 часов при 50-градусной жаре. Ребёнок был усыновлён в России за три месяца до трагедии».

В конце 2012 года в России в Госдуму был внесён законопроект № 186614-6 (в народе часто называемый "ответом на закон Магнитского"), одна из поправок к которому запрещает гражданам США усыновлять российских детей. На конец 2012 года законопроект прошёл три чтения в российской Думе, во время которых принят большинством голосов.

Партией Единая Россия было предложено назвать закон в память о Диме Яковлеве. Депутат Вячеслав Никонов предложил посвятить закон памяти всех погибших в США усыновлённых детей из России.

28 декабря 2012 года закон был подписан президентом РФ В. В. Путиным и вступил в действие с 1 января 2013 года.

Известный педиатр и хирург, президент Национальной медицинской палаты России Леонид Рошаль предложил установить в Москве «народный памятник Диме Яковлеву». По словам Л. Рошаля, погибший несколько лет назад ребёнок «спасает у нас безродительских детей».

Нужно отметить, что в России существует похожая проблема, следствием чего стало появление сайта [непаркуйребенка.рф/index.php непаркуйребенка.рф]

При этом реакция на такие же события внутри страны является значительно более скромной.

См. также

• Иван Скоробогатов
• Дело Артёма Савельева
• Дело Максима Кузьмина
• Международное усыновление
• Павел Астахов
• «Федеральный закон от 28 декабря 2012 года № 272-ФЗ» («Закон Димы Яковлева»)
• Список погибших несовершеннолетних, усыновлённых в США из России

Ссылки

• [old.mon.gov.ru/press/reliz/4777/ 8 июля 2008 г. в результате трагического случая в США погиб ребёнок, усыновлённый в России, пресс-релиз Министерства образования и науки РФ, 14.07.2008.]
• [www.nytimes.com/2009/01/04/world/europe/04adopt.html?_r=0 Russian Furor Over U.S. Adoptions Follows American’s Acquittal in Boy’s Death] // New York Times, 03.01.2009.

Отрывок, характеризующий Дело Димы Яковлева

Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.