Дмитриев, Владимир Юрьевич

Владимир Дмитриев
Имя при рождении:	Владимир Юрьевич Дмитриев
Дата рождения:	18 января 1940(1940-01-18)
Место рождения:	Москва, РСФСР, СССР
Дата смерти:	7 июля 2013(2013-07-07) (73 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Гражданство:	СССР СССР→Россия Россия
Профессия:	киновед-архивист
Карьера:	1964—2013
Награды:

Владимир Юрьевич Дмитриев (18 января 1940, Москва — 7 июля 2013, там же) — известный киновед-архивист, лауреат Государственной премии РФ, первый заместитель генерального директора Госфильмофонда, создатель, вдохновитель и художественный руководитель фестиваля архивного кино «Белые Столбы».

Биография

Владимир Дмитриев родился 18 января 1940 года в Москве в семье известного театроведа Юрия Арсеньевича Дмитриева. В годы войны семья жила в эвакуации в Свердловске. Там в 1944 году маленький Володя посмотрел свой первый фильм — «Багдадский вор». Кроме того, отец часто водил его в театр.

В 1957 году Дмитриев поступил на киноведческий факультет ВГИКа, который он окончил в 1962 году. После учебы был принят на работу в Госфильмофонд СССР. С 1966 года работал начальником отдела научной обработки иностранного фонда, а с 1996 года — заместителем, а затем первым заместителем генерального директора Госфильмофонда России. Во многом благодаря ему Госфильмофонд стал одним из крупнейших киноархивов мира, коллекция которого насчитывает сегодня 65 000 названий.

О принципах своей работы Дмитриев писал:

Опыт подсказывает, что нет ничего более опасного, чем руководствоваться при сборе коллекции вкусовыми пристрастиями, политической целесообразностью, коммерческим успехом и даже высокими художественными критериями. В мировом масштабе такой подход к делу привел к печальному результату: молодое искусство кино умудрилось за время своего существования утратить до 80 процентов всех немых лент и до 50-ти — картин производства до 1950 года. Чтобы избежать этого в будущем, хотя, к глубочайшему сожалению, и сейчас невозможно обойтись без потерь, и существуют синематеки, Госфильмофонд в том числе, которые взяли на себя миссию спасения и сохранения, прежде всего, национальных кинобогатств, тем более, что, кроме них, заняться этим некому.

С 1964 года Владимир Дмитриев печатался по вопросам киноискусства («Советский экран», «Искусство кино», «Киноведческие записки», «Сеанс», «Независимая газета», «Культура», «Кинопроцесс» и др.). Совместно с Валентином Михалковичем написал книги «Александр Форд» (1968), которая не вышла по цензурным соображениям, и «Анатомия мифа: Брижитт Бардо» (1975). В 1977 году за статью «Сентиментальное путешествие», послесловие к сценарию фильма «Бумажная луна», был удостоен приза Союза кинематографистов СССР. В течение нескольких десятилетий в кинотеатре Госфильмофонда «Иллюзион» читал лекции о зарубежном киноискусстве (цикл «Мастера экрана» и др.).

Наум Клейман сказал о нем:

Он мало писал, будто намеренно ограничивал себя в этом, хотя обладал несомненным даром оратора, талантом замечательно осмыслять сказанное, думать во время речи. Неслучайно, его соавтор по знаменитой книге о Бардо Валентин Михалкович говорил: «Мы месим тесто, а Дмитриев поставляет нам муку». Он был концептуальным мыслителем, и это его качество, я думаю, нам еще только предстоит оценить.

Член КПСС с 1974 года.

Владимир Дмитриев снимался в фильмах «Скорбное бесчувствие» (1983) и «Долой коммерцию на любовном фронте, или Услуги по взаимности» (1988).

Он был также соавтором сценариев документальных фильмов «Земля обетованная. Возвращение» (2000), «Цветы времен оккупации» (2003), «Большие каникулы 30-х», «Сороковые» (2004) и др.

В 2003 году стал кавалером ордена Дружбы. В 2006 году был удостоен Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства «За выдающийся вклад в сохранение и развитие отечественного и мирового киноискусства, воссоздание и пропаганду лучших образцов отечественного и мирового кинематографа».

В апреле 2013 года получил премию Киноакадемии «Ника» «За вклад в кинематографические науки, критику и образование».

Умер 7 июля 2013 года в Москве. Похоронен на Востряковском кладбище.

Отрывок, характеризующий Дмитриев, Владимир Юрьевич

Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.