Аданг, Дэвид

Дэвид Аданг (наур. David Waiau Adeang; р. 24 ноября 1969, Науру) — науруанский политический деятель, основатель партии Наоэро Амо, ведущей политической партии Науру, сын бывшего президента страны Кеннана Аданга.

Аданг начал свою политическую карьеру в качестве юриста. На парламентских выборах в мае 2003 года, в условиях политической и экономической нестабильности, его партия Наоэро Амо получила 3 из 18 мест, и Аданг был одним из её членов, избранных в парламент. Наоэро Амо вошла в коалицию с Людвигом Скотти и его сторонниками. Скотти был избран президентом (который на Науру избирается парламентом), а Аданг стал министром финансов. В этой должности он пребывал в течение трех месяцев до августа 2003 года, когда правительство Скотти пало, и министром финансов стал Кинза Клодумар.

В апреле 2004 года Аданг был обвинен в подстрекательстве к мятежу вместе с Киреном Кеке и Фабианом Рибау после акции протеста в аэропорту Науру. В июне 2004 Клодумар и Наоэро Амо объединились, чтобы вновь избрать президентом Скотти. Клодумар остался министром финансов, а Аданг стал министром иностранных дел и юстиции. Кроме того, все обвинения против Аданга и остальных были сняты. Его назначение министром исностранных дел представляло большой интерес, так как он стал первым министров иностранных дел, который не является президентом. Эту должность с момента обретения независимости в 1968 году занимали только действующие президенты. Аданг был легко переизбран в парламент от избирательного округа Убенид на выборах в октябре 2004. Позже в том же месяце, он оставил должность министра правосудия и стал министром финансов, сохранив должность министра иностранных дел.

Отрывок, характеризующий Аданг, Дэвид

– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.