Дэвид Бейгельман
| Дэвид Бейгельман |
Дэвид Бейгельман (1887-1945; также Dawid Bajgelman, Dawid Beigelman[1] ) - польский скрипач, руководитель оркестра и композитор Еврейского театра на идише.
Содержание
Биография
Дэвид Бейгельман родился в Ostrovtse, Radomir gubernie, Польша[2] в музыкальной семье. У него было семь братьев и сестра, все девять человек избрали профессию музыкантов[3] . В течение 15 лет Дэвид учился в Ешиве - еврейской средней школе для не состоящих в браке студентов. Музыке мальчик учился у своего отца, Симона (Симы) (Szymona ), который был кларнетистом и дирижером, играл в симфоническом оркестре Лодзи, дирижировал оркестром во время сеансов кино в кино-театрах города. Брат Дэвида - Хаим был скрипачом и саксофонистом. Он единственный оставшийся в живых членов семьи - жертв Холокоста. После войны он основал оркестр. Брат Ханан - саксофонист, исполнитель джазовой музыки. Семья переехала в Сосновец, а в 1912 году - в Лодзь.
Уже в юности Дэвид сочинял и исполнял музыку для театра Yiddish theatres.[4][5] В 1912 году он стал директором Лодзинского еврейского театра.[2][6]
Дэвид Бейгельман написал музыку для Julius Adler оперетт Dos Skoytn-meyd, Di mume Gnendil и Yankev Vaksman (1866-1942), все они были поставлены в Лодзи, сочинял музыку для S. Ansky's The Dybbuk. В 1929 году он был композитором и музыкальным руководителем театра Ararat Theater в Лодзи.[2]
В мае 1935 года в Варшаве театр Ла Скала играл музыкальную комедию Kenigin Bin Ich на основе его произведений. В том же году Бейгельман с театром Ararat Theater совершил поездку по Европе, в том числе в Париж, Лондон и Брюссель.
В 1940 году он был вынужден переехать в гетто Ghetto Litzmannstadt в Лодзи, где он принимал участие в культурной жизни гетто в качестве дирижера гетто. Оркестр состоял из сорока четырех музыкантов. Первый симфонический концерт под его руководством был проведен 1 марта 1941 года. В 1941 году оркестр дал около 100 концертов, но это число резко сократилось в 1942 году.
Творчество
Бейгельман был также как композитором оркестровых произведений и песен.[5] Две его известные песни сохранились и исполняются по сей день. Это песни Kinder yorn (годы детства) и Tsigaynerlid (Цыганская песня), посвященная цыганам , жившим в гетто.[5] Он также писал песни на стихи Исаия Шпигеля. Среди этих песен: Close Your Little Eyes (закрой глазки) и Nisht keyn rozhinkes, nisht keyn mandlen (без изюма и миндаля).[7] Дэвид Бейгельман также сотрудничал с Мойше Бродерзоном написав известные песни Nisim, nisim и Yidn. Он также работал с Moyshe Nudelman, David Herman и Yakov Rotbaum (1970).
В августе 1944 года во время ликвидации гетто Лодзи, он был взят одним из последних транспортов в Освенцим, где и погиб в феврале 1945 года.[4][5][8]
Музыкальные произведения и записи Бейгельмана
Записи
- Nie gniewaj się (Bajgelman, D. – Sław, wyk. Tadeusz Faliszewski), grudzień 1932, SE3893 oraz SE3905 (numer matrycowy 22965)
- Moses Kusewicki, Warschauer Grossen Synagoge Orchestra unter Leitung Dawid Beigelman, około 1938, SE5404, SE5405, SE5406, 5407
- Anna Grosberg, Judishe Gesang mit Orchestrabegeitung, Gluck, около 1938, SE5507
- Grzech, Tango z teatru „Jidishe Bande” кино-ревю „Colosseum” SE7974 (Bajgelman, D. – Jastrzebiec, W., wykonanie Sylvia Green); SE8255 (wkonanie Adam Aston, lipiec-grudzień 1934)
- Szajndełe, tango nastrojowe (juif) (Der B – Żegota, B.) июль-август 1935
- Ja ci chętnie przebaczę!, tango (Der B – Żegota, B.) июль-август 1935
- Oddałam serce ci, tango (Der B – Żegota, B.) июль-август 1935
- Zostały sny, tango nastrojowe (Der B – Żegota, B.) июль-август 1935
Музыка для песен
- „Pieśń nad pieśniami” (Zucanowicz), rewia Aby Żyć, Лодзь театр Арарат 24 января 1930[9]
Напишите отзыв о статье "Дэвид Бейгельман"
Примечания
- ↑ Lucjan Dobroszycki (ed.
- ↑ 1 2 3 Zalmen Zylbercweig, Leksikon fun Yidish teater, Book one, column 161
- ↑ Juliusz Adler: Majses fun jidiszer teater-welt
- ↑ 1 2 Kramer Aaron. The Last Lullaby: Poetry from the Holocaust / Saul Lishinsky. — Syracuse University Press, 1999. — P. 99. — ISBN 0-8156-0579-X.
- ↑ 1 2 3 4 SaveTheMusic.com, [archives.savethemusic.com/bin/archives.cgi?q=bio&id=David+Beigelman David Beigelman].
- ↑ Susan Willoughby Art, Music, and Writings from the Holocaust 2003 p56 Excerpt from Gypsy Song by David Beigelman - "David Beigelman was a professional composer and musician in Poland before the war.
- ↑ Zemerl, [www.zemerl.com/cgi-bin/print.pl?title=Makh+Tsu+Di+Eygelekh Makh Tsu Di Eygelekh].
- ↑ [books.google.com/books?id=lP2qbsCsmV0C&dq=The+Last+Lullaby%3A+Poetry+from+the+Holocaust&q=David+Beigelman#v=snippet&q=David%20Beigelman&f=false The Last Lullaby: Poetry from the Holocaust]. — Syracuse University Press, 1999. — P. 99. — ISBN 978-0-8156-0579-9.
- ↑ [polona.pl/item/14290247/7/ Лодзь театр Арарат 24 января 1930 года]
Внешние ссылки
- [www.infocenters.co.il/gfh_multimedia/GFH/0000032138/0000032138_1_web.jpg Портретное фото], без даты. Из коллекции Jonas Turkow, архив Ghetto Fighters' House
Отрывок, характеризующий Дэвид Бейгельман
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
