За завтраком

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Зинаида Серебрякова
За завтраком. 1914
Холст, масло. 88,5 × 107 см
Государственная Третьяковская галерея, Москва
К:Картины 1914 года

«За завтраком» (или «За обедом») — картина русской художницы Зинаиды Серебряковой (1884—1967), написанная в 1914 году. Картина является частью собрания Государственной Третьяковской галереи. Размер картины — 88,5 × 107 см[1][2].





Описание

На картине изображены дети художницы — восьмилетний Женя, в задумчивости сидящий у дальнего края стола, семилетний Шура, повернувшийся к зрителю, и Таня, которой скоро исполнится три года[3]. Стол покрыт белоснежной скатертью, на нём стоит фарфоровая супница, и показаны руки бабушки, разливающей суп по тарелкам[3][4].

Вся картина наполнена ощущением чистоты, мира и спокойствия, которое царило в этой семье[5].

История

Картина «За завтраком» была частью коллекции Лидии Руслановой. После её ареста, в 1949 году, картина была передана в Государственную Третьяковскую галерею. С 1954 года, после реабилитации и освобождения Лидии Руслановой, картина опять находилась в её собственности. В 1955 году она была приобретена у Руслановой Третьяковской галереей[1].

Отзывы

Как писал Александр Бенуа в 1932 году, «в детских и женских портретах Серебрякова не знает себе соперников»[6].

Искусствовед Алексей Савинов так писал в своей книге, посвящённой творчеству Серебряковой[7]:

Не меньшее, чем в пейзаже, зрелое мастерство сказалось и в дальнейших портретных работах Серебряковой десятых годов. Среди них находится много раз воспроизводившийся и хорошо знакомый портрет детей — «За завтраком» (1914).

А историк искусства и искусствовед Елена-Флоренса Васютинская отмечала[8]:

Наиболее полно отвечает современному мировоззрению картина «За завтраком» (1914) художницы искромётного таланта З. Серебряковой. Несомненно, женское начало её творчества поспособствовало созданию столь бесхитростного уголка жизни как истинной драгоценности: красивые дети с бегло, но точно намеченными характерами, любовно написанная посуда, среди которой узнаваема каждая вещь — многие и поныне живут в наших домах, атмосфера тёплого уюта и солнечной радости. Это — действительно полнокровный и полноценный образ счастливого детства, согретого родительской любовью.

Напишите отзыв о статье "За завтраком"

Примечания

  1. 1 2 Государственная Третьяковская галерея — каталог собрания / Я. В. Брук, Л. И. Иовлева. — Москва: СканРус, 2005. — Т. 5: Живопись конца XIX — начала XX века. — С. 11, 321. — 528 с. — ISBN 5-93221-089-3.
  2. [www.art-catalog.ru/picture.php?id_picture=5577 Серебрякова Зинаида Евгеньевна — За завтраком, 1914] (HTML). www.art-catalog.ru. Проверено 11 июня 2013.
  3. 1 2 Алла Русакова. Зинаида Серебрякова. — Москва: Молодая гвардия, 2011. — 270 с. — ISBN 978-5-235-03436-5.
  4. [www.artrussia.ru/russian/artists/bio.php?rarity=1&about_p=1&pic_id=73&list=1 За завтраком (Зинаида Серебрякова)] (HTML). www.artrussia.ru. Проверено 11 июня 2013. [www.webcitation.org/6HKz1z41W Архивировано из первоисточника 13 июня 2013].
  5. С. П. Останина. Энциклопедия натюрморта. — Москва: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. — С. 246. — 349 с. — ISBN 978-5-948-49020-5.
  6. Александр Бенуа. [www.bibliotekar.ru/kBenua/30.htm Зинаида Серебрякова] (HTML). www.bibliotekar.ru. Проверено 11 июня 2013. [www.webcitation.org/6HIlFMMZB Архивировано из первоисточника 11 июня 2013].
  7. А. Н. Савинов. Зинаида Евгеньевна Серебрякова. — Москва: Художник РСФСР, 1973. — 54 с.
  8. Е. Васютинская. [alocvet.narod.ru/lib/two/two.html Два века русского детства] (HTML). журнал «Юный художник», 1994, №5—6. Проверено 13 декабря 2013.

Отрывок, характеризующий За завтраком

– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.