Калака (Мексика)

Калака (исп. Calaca, на разговорном мексиканском варианте испанского - "скелет") - фигура черепа или скелета (обычно человека), часто используемая для украшения во время фестиваля на мексиканский праздник День Мёртвых, хотя они делаются круглый год. Ведя своё происхождение от изображений ацтеков, калаки часто изображаются с цветами календулы и листьями. Как и в других аспектах фестиваля Дня Мёртвых, калаки, как правило, изображаются как радостные, а не печальные фигуры. Они часто показаны носящими праздничную одежду, танцующими и играющими на музыкальных инструментах, чтобы показать счастье загробной жизни. Этот образ основывается на вере мексиканцев в то, что умершие души не печалятся о смерти и что смерть является радостным событием. Эта вера, в свою очередь, восходит к ацтекским поверьям, одной из немногих традиций, оставшихся после испанского завоевания.

Калаки, используемые в фестивале, включает резные маски черепов, которые носят люди на улицах, фигурки, сделанные из резного дерева или обожжённой глины, а также сладости в форме черепов и скелетов. Калаки иногда делают из дерева, камня и даже конфет.

Популярная фраза среди мексиканцев и латиноамериканцев, звучащая как "se lo (la) llevo la calaca" и произносимая после того, как кто-то умер, буквально означающее "Калака взяла его (её)" или "смерть взяла его (её)".

В Гватемале "калака" понимается как "смерть". Фигура голого скелета представляет смерть и означает страх смерти. Таким образом, она не изображается как радостный образ в этой стране.

См. также

• Калавера

Отрывок, характеризующий Калака (Мексика)

В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.