Конъюнктурный институт при Наркомате финансов Союза ССР

Конъюнкту́рый институ́т при Наркома́те фина́нсов Сою́за ССР основан выдающимся русским экономистом Николаем Дмитриевичем Кондратьевым, основопложником теории больших циклов в экономике, как центр изучения экономических циклов.

Начальный период

Первоначально, как научное уч­реждение, Конъюнктурный институт был организован в сентябре 1920 года при Тимирязевской (Петровской) сельскохозяйственной академии. Решением профессорского совета заве­дующим институтом был назначен Н. Д. Кондратьев. Штат института был определён из 5 че­ловек: заведующего, его заместителя и трех ста­тистиков. К деятельности привлекались сту­денты старших курсов и аспиранты сельскохо­зяйственной академии.

Основной целью института явилось теоретическое изучение конъюн­ктуры и систематическое наблюдение за её из­менениями в мире и, в частности, в СССР.

В 1922 году выходит в свет первая значительная работа Конъюнктурного института, а именно, книга Н. Кондратьева «Мировое хозяйство и его конъюнктура во время и после войны». В ней обозначена важнейшая сфера будущих интересов принесших мировую известность — тема больших циклов конъюнктуры. С сере­дины 1922 г. институтом регулярно публикуются расчёты индексов розничных цен, исследования динамики сельскохозяйственного рынка, денежного обращения и кредита. Эти работы в сочетании с наступлением НЭПа, существенно повысившим практическую важность исследований проблем конъюнктуры, определили необходимость перевода института в структуру Народного комисса­риата финансов Союза ССР.

Деятельность с 1923 по 1928 годы

По инициативе наркома финансов Г. Я. Сокольникова, в январе 1923 г. Конъюнктурный институт переведён в ведение Наркомфина СССР. Организационно он стал частью научного подразделения комиссариата — Финансово-эко­номического бюро (ФЭБ). По мнению А. В. Чаянова, институт создавался «по типу американских». Из личных черт заведующего институтом отмечалось его высокая научная культура. Не известно ни одного случая, когда он поставил свою подпись под чужой работой, а выступая с докладами, всегда оговаривал персональный вклад каждого из авторов той или иной разработки.

Кроме Конъюнктур­ного института в ФЭБ входил Институт эконо­мических исследований. Приказом № 21 от 22 августа 1923 г. Конъюнктурному институту были установлены штаты в количестве 51 чел. (ЦГАНХ СССР. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 730. Л. 62).

Статус структурного подразделения Наркомфина позволил привлечь к работе в институте высококвали­фицированных специалистов. Так как институту была предоставлена независи­мость в выборе направлений ис­следований, их круг был расширен и получаемые результаты удалось теснее увязать с практическими задачами стоящими перед хозяйством страны.

Структурно институт подразделялся на 6 сек­ций: индексов и цен; сельскохозяйственного рынка; конъюнктуры промышленности, торгов­ли, труда и транспорта; денежного обращения, кредита и финансов; мирового хозяйства; мето­дологии изучения конъюнктуры. Кроме того, для соблюдения научно-методологического единства, существовала секция методологии. Все они дей­ствовали под общим научным руководством за­ведующего институтом Н. Кондратьева.

Для сбора информации Конъ­юнктурный институт привлекал аппарат Нар­комфина расположенный в приблизительно 800 корреспондентс­ких пунктах по стране. Результаты публиковалась в «Экономи­ческом бюллетене» — издании института.

По мере свертыва­ния НЭПа и перехода к административно-коман­дным методам управления экономикой, деятельность Конъюнктурного институ­та была признана «буржуазной» и «вредной». Сыграло свою роль и острая критика в публикациях института Проекта первого пятилетнего плана.

С середины 1927 г. заведующий Конъ­юнктурным институтом был подвергнут жёстким политическим обвинениям. В апреле 1928 года Н. Кондратьева сместили с поста заведующего институтом, а немного спустя, уволили из Наркомфина. 8 мая решением СНК СССР институт был определён к передаче от Наркомата финансов в Центрального Статистического Управления (ЦСУ СССР). Причинами этого называлась необходимость упорядочивания статистических иссле­дований в стране и их централизация для исключения дублирования. Попытки оспорить такие действия последствий не имели.

16 июня 1928 г. в Наркомфине был выпущен приказ о передаче Конъюнктурного инсти­тута в ЦСУ. В дополнение к нему, 20 июня 1928 г., в новом приказе за № 203 уточнялось, что деятельность Конъюнктур­ного института при Наркомате финансов Союза ССР завершается с 1 июля 1928 г.

Работа института в последующие годы

Как следует из акта передачи от 14 июля 1928 г., на работу в ЦСУ перешли 42 человека. Директором Конъюнктурного института в ЦСУ СССР стал П. И. Попов. Деятельность в системе ЦСУ означала прекращение важ­нейших исследований института, так как они физически были невыполнимы вне Наркомфина СССР. Однако институт в ЦСУ просуществовал недолго. Его ликви­дировали в январе 1930 года после преобразования ЦСУ в управление Госплана СССР (ЦУНХУ).

Известные сотрудники

• Вайнштейн, Альберт Львович — консультант и заместитель директора (1923—1928), старший научный сотрудник сектора статистики внешней торговли (1929—1930)
• Опарин, Дмитрий Иванович — научный сотрудник, ученый секретарь «Экономического бюллетеня Конъюнктурного института» (1922—1924)
• Слуцкий, Евгений Евгеньевич — консультант

Отрывок, характеризующий Конъюнктурный институт при Наркомате финансов Союза ССР

– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.