Леви-Дюрмэ, Люсьен
| Люсьен Леви-Дюрмэ | |
 | |
| Имя при рождении: |
Люсьен Леви |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Алжир |
| Дата смерти: |
24 сентября 1953 (87 лет) |
| Место смерти: |
Ле-Везине |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Стиль: | |
 Работы на Викискладе | |
Люсье́н Леви-Дюрмэ́ (фр. Lucien Lévy-Dhurmer, 30 сентября 1865, Алжир - 24 сентября 1953, Ле-Везине) — французский художник-символист и гончар, представитель стиля Модерн.
Биография
Родился в еврейской семье Леви в Алжире. В 1879 году отправился в Париж, чтобы изучать рисунок и скульптуру. В 1887 году Леви переезжает на юг Франции где, находясь под влиянием исламского искусства, увлекается керамикой. В 1895 году художник возвращается в Париж и начинает карьеру живописца. Примерно в это же время он посещает Италию, где вдохновился искусством эпохи Возрождения.
В 1896 году его живописные полотна и пастели впервые выставляются под именем Люсьен Леви-Дюрмэ (фр. Lucien Lévy-Dhurmer); он добавил к своему имени последние два слога от девичьей фамилии матери (Goldhurmer), чтобы отличаться от однофамильцев.
Работы Леви-Дюрмэ встретили положительные отзывы публики и обрели популярность, в том числе и в кругу художников. Картины Леви-Дюрмэ отождествляли с полотнами прерафаэлитов, наполненными цветами импрессионистов.
После 1901 Леви-Дюрмэ уже не придерживался символизма и все больше работал с пейзажами. Он черпал вдохновение в музыке и пытался в живописи запечатлеть произведения таких великих композиторов, например, Бетховена.
Люсьен Леви-Дюрмэ умер в парижском пригороде Ле-Везине в 1953 году.
Напишите отзыв о статье "Леви-Дюрмэ, Люсьен"
Ссылки
- [www.musee-orsay.fr/fr/collections/index-of-works/resultat-collection.html?no_cache=1&zsz=1&zs_r_2_z=3&zs_r_2_w=L%C3%A9vy-Dhurmer%2C%20Lucien&zs_ah=oeuvre&zs_rf=mos_a&zs_mf=21&zs_sf=0&zs_send_x=1&zs_liste_only=1 Работы Леви-Дюрмэ в музее Орсэ, Париж]
Отрывок, характеризующий Леви-Дюрмэ, Люсьен
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
