Радина, Лия Ефимовна
Поделись знанием:
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
(перенаправлено с «Лия Радина»)
| Лия Радина | |||
 | |||
| Имя при рождении: |
Лия Ефимовна Радина | ||
|---|---|---|---|
| Дата рождения: | |||
| Место рождения: | |||
| Дата смерти: | |||
| Место смерти: | |||
| Профессия: | |||
| Гражданство: | |||
| Годы активности: |
1943—2000 | ||
| Театр: | |||
| Награды: |
| ||
Лия Ефимовна Радина (15 апреля 1921, Самара — 8 августа 2000, Ульяновск) — советская и российская театральная актриса, народная артистка России.
Содержание
Биография
Родилась 15 апреля 1921 года в Самаре в семье служащего. После 6-го класса семья Лии Радиной переехала на Южный Урал в Оренбург, где она начала заниматься в школьной самодеятельности. После школы поступила в Саратовское театральное училище, но с началом Великой Отечественной войны училище было закрыто и Радина вернулась к родителям в Оренбург, где встретила будущего мужа Матвея Шарымова.
Когда композитор Василий Соловьев-Седой приехал в Оренбург, чтобы набрать концертную бригаду, Радина решила присоединиться к фронтовому театру и ехать с концертами на фронт. Она прошла дорогами войны по Калининскому и Западному фронтам. Выступала во фронтовом театре «Ястребок» под руководством Соловьёва-Седого. С 1943 года училась и работала в студии при Оренбургском драматическом театре имени М. Горького. Работала в театрах Душанбе, Ташкента, Перми, Таллина. В Пермском драматическом театре работала с Марком Захаровым.
В 1959 году Шарымова пригласили Ульяновский драматический театр как известного исполнителя роли Ленина. Радина также стала актрисой Ульяновского драматического театра, в котором работала до конца жизни. Сыграла в нём более 300 ролей.
Кроме этого, в течение 10 лет возглавляла областное отделение Всероссийского театрального общества.
Умерла 8 августа 2000 года в Ульяновске. Похоронена на Старом городском кладбище в Ульяновске рядом с мужем.
Семья
- Муж — актёр Матвей Шарымов (1905—1968), заслуженный артист РСФСР.
Награды и премии
- Заслуженная артистка РСФСР (12.01.1979).
- Народная артистка России (20.11.1992)[1].
- В 1996 году её имя занесено в Золотую книгу почёта Ульяновской области.
- Премия СТД Ульяновской области «Лицедей» (1996, 1999).
- Премия Ульяновского отделения СТД «За верность сцене».
Работы в театре
- «Два капитана» по B. А. Каверину — Катя
- «Снежок» В. Любимовой (1952, Сталинабад) — Марджери
- «Аленький цветочек» И. Карнауховой и Л. Браусевич (1952, Сталинабад) — Капа
- «Неравный брак» Б. Рацера, В. Константинова— генеральша
- «Коломба» Ж. Ануя — Жорж
- «Фиалка Монмартра» И. Кальмана — Мадам Арно
- «Кремлёвские куранты» Н. Ф. Погодина — Нищая
- «Живой труп» Л. Толстого — Маша
- «Квартет для души» Г. Хугаева — Бабуца
- «Обрыв» И.А. Гончарова — Татьяна Марковна Бережкова
- «Волки и овцы» А. Островского — Мурзавецкая
- «Ромео и Джульетта» У. Шекспира — Кормилица
- «Орфей спускается в ад» Т. Уильямса — Ви Толбот
- «Три девушки в голубом» Л. Петрушевской — Фёдоровна
- «Без вины виноватые» А. Островского — Кручинина
- «Собака на сене» Лопе де Вега — Марсела
- «День рождения Терезы»
- «Поднятая целина»
- «Моя дорогая Памела»
- «Миссис Пайпер ведет следствие»
- «Ателье иллюзий»
- «Родственники»
- «Шторм»
- «Крошка»
- «Мой божество, моя кумир»
Память
- На доме в Ульяновске, где жила актриса (ул. Гончарова, 4), установлена мемориальная доска.
Напишите отзыв о статье "Радина, Лия Ефимовна"
Примечания
- ↑ [www.kremlin.ru/acts/bank/2460 Указ Президента Российской Федерации от 20.11.1992 г. № 1467]
Литература
- Альфонская Т. Хорошая роль хорошего человека // Народная газета. – 2001. – 8 авг..
- Иванова Н. С чего начинается Радина? // Народная газета. – 1996. – 23 апр.
- Ламбина С. Рождённая актрисой // Мономах. – 2000. – № 4. – С. 46–47.
- Никифораки Н. «Театр – моя семья, театр – моя любовь!» // Ульяновская правда. – 2000. – 12 авг. – С. 15.
Ссылки
- [people.uonb.ru/?p=682 Известные люди Ульяновской области. Радина Лия Ефимовна]
- [ulpravda.ru/ulpravda-newspaper/news/news-15661 Лия из «Ястребка». Дорогами фронтов и театров. // Ульяновская правда. 15 мая 2015 г.]
- [mukcbs.org/sites/default/files/publication/radina.pdf Радина от слова «радость». К 95-летию со дня рождения Радиной Лии Ефимовны. Ульяновск 2011.]
Отрывок, характеризующий Радина, Лия Ефимовна
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
