Делла Роббиа, Лука

Лука́ делла Ро́ббиа (1400, Флоренция — 23 февраля 1482, Флоренция) — ведущий флорентийский скульптор кватроченто, которого Вазари называет изобретателем глазурованной терракоты.

О детских и юношеских годах, как и о раннем периоде творчества художника, известно мало. Предположительно испытал влияние Гиберти. Поначалу работал с мрамором. В 1430-е гг. выполнил из мрамора рельефы певческой трибуны городского собора, получившие широкую известность во Флоренции.

БСЭ отмечает как характерные черты манеры старшего делла Роббиа земной, жизнеутверждающий дух и чувство лирической одухотворённости, но на примере группы «Встреча Марии с Елизаветой» из Пистойи можно видеть, что его мраморным скульптурам был не чужд и напряжённый драматизм.

При работе над люнетами собора Лука делла Роббиа изобрёл глазурь особого состава (на основе олова). Впоследствии украсил глазурованными люнетами (как правило, с изображением мадонны) множество храмов во Флоренции и за её пределами, включая капеллу Пацци (арх. Ф. Бруннелески), капеллу Распятия в храме Сан-Миниато-аль-Монте и церковь св. Доминика в Урбино.

В XVI веке мастерская делла Роббиа продолжала развивать технику цветной майолики, которая стала применяться к круглой пластике и рельефам. После Луки мастерскую возглавляли его племянник Андреа делла Роббиа и сын последнего Джованни.

У прерафаэлитов XIX века популярность произведений делла Роббиа была так велика, что в английском Биркенхеде в 1894 г. заработала мануфактура, специализировавшаяся на выпуске керамики «под делла Роббиа».

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Лука делла Роббиа

Отрывок, характеризующий Делла Роббиа, Лука

– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.