Реки Перми

Помимо протекающих по территории Перми крупных рек — Камы и Чусовой, в городе существует большое количество малых рек, входящих в бассейн Камы. Крупнейшие из них — Васильевка, Большая Мотовилиха, Егошиха (Ягошиха), Ива, Мулянка в левобережной части, Гайва, Ласьва — в правобережной.

Топонимика малых рек Перми весьма разнообразна. Среди них есть реки с названиями коми-пермяцкого (например: Ягошиха, Гайва), русского (Ивановка, Данилиха и другие) и татарского (Мулянка) происхождения.

Протекая по территории города, эти реки испытывают сильное антропогенное воздействие, оказывающее влияние на их экологическое состояние. Качество воды в них ухудшается при движении от верховьев к низовьям. По химическому составу оно изменяется от 1-го класса до 3-го. Наиболее плохое качество воды — в низовьях рек Егошихи и Данилихи. Вода там непригодна для питья.

Качество воды рек, пересекающих территорию г. Перми, ухудшается от верховьев к низовьям. Это связано с тем, что места спуска сточных вод располагаются в средних течениях и верховьях притоков р. Камы (р. Мулянка — ТЭЦ-9; р. Егошиха — «Пермводоканал»; ОАО «Велта»; и т. д.) или непосредственно в р. Каме.

Одним из примеров искусственного гидросооружения в Перми, является Мотовилихинский пруд, расположенный в исторической части города, вблизи Мотовилихинских заводов и площади Восстания.

Список малых рек Перми

• Амбарка
• Банный
• Байкал
• Безгодовка
• Торфяная
• Васильевка
• Грязный
• Гайва
  • Мостовая
• Заборная
  • Левый безымянный приток реки Заборная
  • Правый безымянный приток реки Заборная
• Малая Язовая
• Язовая
  • Балмошная
• Ива
  • Малая Ива
  • Толожанка
  • Уинка
• Большая Мотовилиха
  • Малая Мотовилиха
  • Огаршиха
• Егошиха (Ягошиха)
  • Ивановка
  • Стикс
  • Загарьенка
• Медведка
• Данилиха
  • Светлушка
  • Пермянка
  • Гарюшка
• Мулянка
  • Мось
    • Пижинежиха
  • Малиновка
  • Пыж

Отрывок, характеризующий Реки Перми

– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.