Мартин, Кеннет

Кеннет Мартин
Награды:

Кеннет Мартин (англ. Kenneth Martin, 13 апреля 1905, Шеффилд — 21 ноября 1984, Лондон) — английский художник и скульптор, один из крупнейших представителей конструктивизма и кинетического искусства в послевоенной культурной жизни Великобритании.

Жизнь и творчество

Кеннет Мартин начинает своё художественное образование в шеффилдской Школе искусств (Sheffield School of Art). В 1929—1932 годы обучается в Королевском колледже искусств в Лондоне. Здесь он знакомится с художницей Мэри Балмфорд, с которой в 1930 году вступает в брак. Мэри, принявшая фамилию мужа, как Мэри Мартин становится со временем также известной британской художницей-конструктивисткой. В 1930-е годы К.Мартин становится приверженцем натурализма в искусстве. В это же время он сближается с членами так называемой «школы Юстон-роуд» — художниками Уильямом Колдстримом, Виктором Пасмором, Клодом Роджерсом, Морисом Филдом и Грэхемом Беллом. Особое влияние на его творчество оказали работы В.Пасмора.

В 1940-е годы К.Мартин увлекается абстрактным искусством. С 1951 он начинает создавать скульптурные композиции из металлоконструкций и кинетические скульптуры в виде мобильной проволочной пластики, построенные на основе законов математической логики. В 1946—1967 годы К.Мартин — доцент лондонского «колледжа искусств Голдсмита» (Goldsmith College of Art). Особый интерес у мастера в эти годы вызывает стиль геометрической абстракции. В 1950-е он работает вместе с британскими художниками-конструктивистами Энтони Хиллом, Виктором Пасмором, Адрианом Хетом, Стивеном Гилбертом, Джоном Эрнестом, Джиллианом Уайсом и др.; вместе со своей женой Мэри и В.Пасмором принимает участие в нескольких групповых художественных выставках. В 1960 году проходит первая совместная выставка работ Кеннета и Мэри Мартин в лондонском Институте современного искусства (Institute of Contemporary Arts (ICA). В 1960-е художник читает курс лекций в Летней школе Барри (Barry Summer School).

К.Мартин являлся участником ряда международных художественных выставок — 4-го биеннале в Сан-Марино (1963), 8-го биеннале в Токио (1965), documenta 4 (1968) и documenta 6 (1977) в Касселе. В 1971 году он удостаивается ордена Британской империи (OBE). В 1976 избирается почётным доктором Королевского колледжа искусств в Лондоне.

С 1969 года, после смерти жены, К.Мартин работает над проектом «Случай и порядок» («Chance and Order»). Он использует рисунки, картины и листы графики, чтобы в результате комбинирования и случайного расположения обнаружить систему (порядок) в художественном творчестве.

Литература

• Ausstellungskatalog zur IV. documenta: IV. documenta. Internationale Ausstellung; Katalog: Band 1: (Malerei und Plastik); Band 2: (Graphik/Objekte); Kassel 1968
• Kimpel, Harald / Stengel, Karin: documenta IV 1968 Internationale Ausstellung — Eine fotografische Rekonstruktion (Schriftenreihe des documenta-Archives); Bremen 2007, ISBN 978-3-86108-524-9
• Katalog zur documenta 6: Band 1: Malerei, Plastik/Environment, Performance; Band 2: Fotografie, Film, Video; Band 3: Handzeichnungen, Utopisches Design, Bücher; Kassel 1977 ISBN 3-920453-00-X

Галерея

• [www.tate.org.uk/stives/exhibitions/constructed-works/default.shtm Работы К.Мартина в галерее Тейт]
• [www.artnet.de/galleries/exhibitions.asp?gid=147&cid=128786&source=2&type=2 Примеры работ К.Мартина]
• [www.fineart.ac.uk/artists.php?idartlist=50 Работы К.Мартина из серии «Шанс и порядок»]

Отрывок, характеризующий Мартин, Кеннет

– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.