Каменский, Мацей
Поделись знанием:
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
(перенаправлено с «Мачей Каменьский»)
| Мацей Каменский |
Мацей Каменский (польск. Maciej Kamieński, в России также Матвей Каминский, Каменьский; 13 октября 1734, Шопрон — 25 января 1821, Варшава)— польский композитор словацкого происхождения.
Учился в Шопроне и, вероятно, в Вене, с 1765 г. жил и работал в Варшаве. Первым начал писать оперы на польские слова и сюжеты — первая же его польская опера «Счастье в несчастье» (польск. Nędza uszczęśliwiona; 1778) имела огромный успех. За ней последовали в 1779 г. «Софья» (польск. Zośka, czyli wiejskie zaloty) и «Добродетельная простота» (польск. Prostota cnotliwa), а затем и ряд других опер, а также полонезы, мессы, оффертории, кантата по случаю открытия монумента Яну Собескому.
Напишите отзыв о статье "Каменский, Мацей"
Примечания
Ссылки
- Соловьёв Н. Ф. Каминский, Матвей // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
Это заготовка статьи о композиторе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Каменский, Мацей
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
