Монреальский французский

Монреальский французский (фр. Le français montréalais) представляет собой один из наиболее хорошо изученных говоров (тополектов) французского языка в Квебеке. В его основе лежит речь французских колонистов ХVII-ХVIII веков, ориентировавшаяся на языковые нормы дореволюционного Парижа (так называемое парижское койне). Монреальский французский является ядром так называемого западного наречия (parler de l'Ouest), которое во времена Новой Франции распространялось до Детройта. После британского завоевания Квебека выше по течению реки монреальский говор был вытеснен английским языком. С другой стороны, в ХIХ веке монреальский говор значительно расширил свою территорию в ходе колонизации соседних регионов (к югу и северо-западу от города) франкоязычными выходцами из окрестностей Монреаля. В настоящее время, в связи с тем, что в Монреальской агломерации проживает почти половина населения Квебека, многие черты монреальского произношения (дифтонгизация гласных и палатализация согласных) начинают проникать и в восточные наречия, где эти черты до начала 1990-х не наблюдались. Вместе с тем и сам монреальский говор не статичен: в нём постоянно происходят различного рода изменения.

История формирования

По-видимому, в основе явлений, приведших к обособлению наречий внутреннего Квебека от говоров ниже по течению реки, лежит креолизация, которой французский язык начал подвергаться по мере продвижения французских колонистов вглубь материка вверх по течению р. Св. Лаврентия. В контактах с местным автохонным населением до начала массовой французской колонизации в р-не Труа-Ривьер сформировался креольский язык магуа, влияние которого усиливалось к западу.

После катаклизмов связанных с британским завоеванием Новой Франции в 1759 году в Монреале осталось лишь около 5 000 франкофонов. В связи с отъездом французских дворян, купцов и военных, в городе остались представители преимущественно крестьянского и рабочего сословий, а также небольшая группа священников, взявших на себя образовательные и просветительские функции. Именно по их настоянию, в старомонреальском произношении до середины ХХ века культивировалась самая яркая его черта — раскатистая латинская /r/, которую позднее заменила заднеязычная [ʁ]. В современном Монреале раскатистую /r/ можно изредка услышать в речи коренных монреальцев старше 50 лет. Мигранты из регионов её не усваивают.

В британскую эпоху, в связи с низким образовательным уровнем франкоязычного населения и его низким социальным статусом, на формирование монреальского французского оказал влияние местный рабочный социолект (базилект) жуаль, впитавший в себя большое количество англицизмов и калек из английского языка.

Отличительные черты

• Наиболее яркой отличительной чертой современного монреальского произношения является стойкая дифтонгизация закрытой ê: baleine [balɛ̃ːn] > [balaɛ̯n]; arrête > [aʁaɛ̯t].
• Переход -age в [ɑɔ̯ʒ].
• Поддержание долготы гласных /i, y, u/ перед удлиняющими согласными /v, z, ʒ, vʁ/ (livre, église, tige).
• Выпадение /l/ в опред. артиклях и клитиках (« à (la) gare », « j'(la)a connais »).
• Максимальное приближение произношения англицизмов к их англо-американским аналогам: hamburger > [ambɚɡɚ], short > [ʃɔɹt], barbecue > [bɑɹbɪkju], и т.д.

Отрывок, характеризующий Монреальский французский

– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.