Мумия Абу-Джамал
| Мумия Абу-Джамал | |
| Mumia Abu-Jamal | |
 | |
| Имя при рождении: |
Уэсли Кук |
|---|---|
| Род деятельности: | |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
Мумия Абу-Джамал (англ. Mumia Abu-Jamal, урождённый Уэсли Кук (англ. Wesley Cook), родился 24 апреля 1954 года, Филадельфия, США) — афроамериканец, бывший активист Чёрных пантер, приговорённый к смертной казни за убийство в 1981 году офицера полиции. Дело Абу-Джамала привлекло большое внимание, а приговор вызвал многочисленные протесты. Сторонники Абу-Джамала продолжают считать его невиновным, оспаривая также справедливость и беспристрастность судебного разбирательства и соответствие вынесенного приговора вменяемому преступлению. В 2011 году Абу-Джамал добился отмены смертного приговора и, по решению прокуратуры, остаток жизни проведет в тюрьме без права на досрочное освобождение.
Содержание
Биография
В 9 лет Абу-Джамал потерял отца. Имя «Мумия», означающее «принц», было взято им в 1968 году в школе, когда учитель знакомил класс с африканской культурой. Новую фамилию он взял в 1971 году после рождения сына Джамала (Абу-Джамал в переводе с арабского означает «отец Джамала»). Всего у Абу-Джамала трое детей, женат он также был трижды.
В 14 лет Абу-Джамал примкнул к Чёрным пантерам. Бросил школу, работал в офисах партии в Нью-Йорке и Окленде. Однако в 1970 году покинул партию и вернулся в школу, где, впрочем, вскоре был замечен за распространением революционной литературы. После получения образования поступил на работу в местную радиостанцию. В ходе этой работы получил известность, был президентом Ассоциации чернокожих журналистов Филадельфии. Во время совершения инкриминируемого ему преступления был независимым радиожурналистом, работал также водителем такси.
Арест
9 декабря 1981 года на одной из улиц Филадельфии офицер полиции Дэниэл Фолкнер остановил машину, принадлежащую Уильяму Куку, младшему брату Абу-Джамала. Сам Абу-Джамал находился неподалёку в своём такси. Произошла перестрелка, обстоятельства которой по разному трактуются сторонниками и противниками Абу-Джамала. В ходе перестрелки Фолкнер был убит, а Абу-Джамал тяжело ранен и впоследствии в бессознательном состоянии доставлен в больницу полицией. Кроме него, никто не был арестован и обвинён в убийстве.
Суд
Суд состоялся в июне 1982 года. В основу версии обвинения были положены показания свидетелей: водителя такси, который утверждал, что видел, как Абу-Джамал стреляет из пистолета, проститутки, утверждавшей, что видела, как бегущий человек стрелял в полицейского, водителя, утверждавшего, что видел похожего на Абу-Джамала человека стрелявшим в Фолкнера, а также пешехода, видевшего, как Абу-Джамал бежит со стоянки к машине брата.
Ещё два свидетеля утверждали, что слышали, как в больнице находившийся без сознания Абу-Джамал говорил, что застрелил кого-то и надеется, что тот умер. Кроме того, на месте убийства обнаружен принадлежавший Абу-Джамалу пистолет, из которого стреляли. Пули, которыми был убит Фолкнер, идентифицированы, как выпущенные из этого пистолета.
Представители защиты отстаивали свою версию, в соответствии с которой Абу-Джамал не совершал преступления, а показания свидетелей ненадёжны. Привлечённые защитниками свидетели, в том числе поэт Соня Санчес, настаивали, что Абу-Джамал по своему характеру не мог совершить преступления. Ещё один свидетель утверждал, что, хотя он не видел момент убийства, после перестрелки заметил бегущего по улице человека. Сам Абу-Джамал в качестве свидетеля не привлекался.
Единогласным решением присяжных Абу-Джамал был признан виновным, а затем, также единогласным решением, приговорён к смертной казни.
После суда
В 1994 году подписал контракт с 'Национальным Народным Радио' (National Public Radio) на ежемесячные трехминутные репортажи о жизни в тюрьме для популярной ночной радиопередачи 'Все Продумано' (All Things Considered). Ему не разрешили обсуждать своё судебное дело. После многочисленных протестов профсоюзов полицейских и вдовы застреленного офицера, ННР расторгло контракт и дело Абу-Джамала стало 'Cause Celebre'. Комментарии его бывшей радиорубрики легли в основу книги Live From The Death Row — 'Живьем из камеры смертников' (май 1995 года), с предисловием известного писателя Джона Эдгара Вайдмана и эпилогом Элис Уокер.
В 1999 году Арнольд Беверли заявил, что это он убил офицера Фолкнера. По его словам, это было убийство по заказу коррумпированных коллег убитого, для которых Фолкнер являлся помехой. Однако показания Беверли не были использованы защитой Абу-Джамала, поскольку были сочтены ненадёжными.
Кроме того, по заявлению одного из лиц, занимавшихся частным расследованием преступления, главный свидетель обвинения отказался от своего утверждения о том, что видел Абу-Джамала во время стрельбы. Были поставлены под сомнение и показания других свидетелей. В частности утверждалось, что в том состоянии, в котором был Абу-Джамал после ранений, он не мог сделать признания, которое ему приписывалось.
Сам Абу-Джамал спустя почти 20 лет после ареста заявил, что во время происшествия сидел в своей машине. Услышав звук выстрелов, он увидел брата, кинулся к тому на помощь, после чего в него начал стрелять Фолкнер. Однако Абу-Джамал ничего не сказал о том, почему его пистолет оказался на земле и кто из него стрелял. Уильям Кук заявил в 2001 году, что не видел момент убийства.
Напишите отзыв о статье "Мумия Абу-Джамал"
Ссылки
- [archive.is/20130417024253/news.mail.ru/culture/1468462/ Актёр Колин Фёрт: «Молодежь занимается политикой в интернете»]
- [tumbalalaika.memo.ru/articles/artn14/n14_07p12.htm Процесс Мумии Абу Джамала]
- [tumbalalaika.memo.ru/articles/artn15-16/n1519_25.htm Живой смертник: дело Мумии Абу Джамала]
- [leftdv.narod.ru/basik/neizvestnie_istoki.html Мумия Абу Джамал: «Неизвестные истоки войны»]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мумия Абу-Джамал
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.
– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
