Нелединский-Мелецкий, Юрий Степанович
| Юрий Степанович Нелединский-Мелецкий | |
| Род деятельности: |
государственный деятель |
|---|---|
| Подданство: | |
| Дата смерти: |
до 1755 |
Ю́рий Степа́нович Неле́динский-Меле́цкий (ум. до 1755) — русский государственный деятель, обер-комендант Ярославля.[1]
Сын последнего (по времени пожалования) боярина Степана Петровича Нелединского-Мелецкого. Начал службу стольником при царице Прасковье Фёдоровне (1686—1692). В 1699 году был вторым судьёй Конюшенного приказа, затем в том же Приказе был товарищем боярина Тихона Никитича Стрешнева. При Петре он занимал пост обер-коменданта города Ярославля и приписанных к нему городов. 23 марта (3 апреля) 1726 года Юрий Степанович был сделан сенатором, а 27 августа (7 сентября) того же года был произведён в действительные статские советники. В 1727 году в числе 47 лиц он подписался на Государственном акте, утверждавшем подлинность завещания императрицы Екатерины I. Год смерти его точно не известен. В 1755 году его уже не было в живых. От брака с Анной Ивановной Талызиной имел сына Александра Юрьевича.[1]
Напишите отзыв о статье "Нелединский-Мелецкий, Юрий Степанович"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=95006 Нелединский-Мелецкий] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
Отрывок, характеризующий Нелединский-Мелецкий, Юрий Степанович
– Как же, как теперь помню его зубы.– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
