Никокреон

Никокреон др.-греч. Nικoκρέων
Царь Саламина
332/331 год до н. э. — 311/310 год до н. э.
Предшественник:	Пнитагор
Преемник:	Менелай Лагид

Никокреон (др.-греч. Nικoκρέων; ум. 311/310 до н. э.) — царь кипрского города Саламин во времена похода Александра Македонского против Персии (336—323 до н. э.).

Сын царя Пнитагора, наследовал отцу в 332/331 до н. э.

Вместе с правителями других городов острова без сопротивления признал власть македонского царя, и в 331 году до н. э. по возвращении Александра из Египта в восстановленный финикийский Тир активно участвовал в организации театральной постановки.

После гибели Александра Македонского царь Саламина участвовал в борьбе диадохов. Вместе с полководцами египетского сатрапа Птолемея I Селевком и Менелаем в 315 году до н. э. он активно боролся со сторонниками Антигона I на острове. За это он верховную власть над Кипром и присоединил к своим владениям территории городов Китиона, Кирении, Лапитоса и Мариона.

Никокреон не упоминается в хрониках, посвящённых осаде Саламина Деметрием Полиоркетом и морскому сражению при Саламине в 306 году до н. э., так что скорее всего к этому моменту он умер.

Никокреон приказал жестоко казнить философа Анаксарха, и тот с величайшей стойкостью переносил пытки. Рассказ об этом есть также у Цицерона и Валерия Максима.

Литература

• [simposium.ru/ru/node/863 Диодор Сицилийский. «Историческая библиотека»]
• [lib.ru/POEEAST/PLUTARH/plutarkh1_2.txt Плутарх. «Сравнительные жизнеописания. Александр и Цезарь»]

Отрывок, характеризующий Никокреон

– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.