Саламин (Кипр)

Саламин (греч.: Σαλαμίς; распространено также русский вариант названия Саламис) — самый большой и укреплённый из полисов эллинистического Кипра, лежавший на восточном берегу острова, в 6 км к северу от современной Фамагусты. Обширные развалины города вскрыты археологическими раскопками 1952—1974 годов.

История

По греческой традиции, город был основан после Троянской войны сыном Теламона, лучником Тевкром, родиной которого был Саламин у берегов Аттики. Он имел прекрасную гавань, которая могла вместить целый флот. Через него шла вся торговля Кипра с Египтом, Финикией и Киликией. В V-IV вв до н.э. известны цари Абдемон и Эвагор. Политическое значение города было столь велико, что с завоеванием города во власть завоевателя переходил весь остров. В V веке правители Саламина принимали участие в борьбе греков с персами, подчинившими Ближний Восток. Царь Онесил возглавил киприотов во время ионийского восстания в 499–498 годах до н. э. В начале IV века до н. э. царь Эвагор на три десятилетия подчинил своей власти весь Кипр. В 306 г. до н. э. Деметрий Полиоркет разбил под Саламином египетский флот Птолемеев.

Упадок Саламина начался при Траяне, во время восстания евреев, уничтоживших значительную часть города. Столичные функции стал выполнять Пафос. особенно же пострадал Саламин при Константине от землетрясения, разрушившего весь город и уничтожившего почти всё население его. Его сын Констанций восстановил Саламин из руин, дав городу своё имя — Констанция. Саламин вновь стал столицей острова. Город являлся и центром Кипрской церкви, основанной апостолом Варнавой и достигшей наивысшего блеска при епископе Епифании. Разрушение Саламина довершили арабы во главе с Муавией; после их нападения оставшиеся жители переселились в Фамагусту.

Цари Саламина

• 579/60—525 гг. до н. э. Эвелтон
• 525—? гг. до н. э. Сиром
• (515) гг. до н. э. Херс
• 500—499 гг. до н. э. Горг
• 499—498 гг. до н. э. Онесил
• 498—480 гг. до н. э. Горг (2-й раз)
• 480—465 гг. до н. э. Филаон
• 465—450 гг. до н. э. Никодем
•  ?—? гг. до н. э. Лакхарид
• (450) гг. до н. э. Эвент
•  ?—? гг. до н. э. Десконегут
• 415—411/10 гг. до н. э. Абдемон
• 411/10—374 гг. до н. э. Эвагор I Тевкрид
• 374—368 гг. до н. э. Никокл
• 368—351 гг. до н. э. Эвагор II Тевкрид
• 351—332 гг. до н. э. Пнитагор
• 331—310/9 гг. до н. э. Никокреон
• 310/9—306 гг. до н. э. Менелай Лагид

Современное состояние

Руины Саламина

Раскопки на территории древнего Саламина были начаты в XIX веке, а главные археологические объекты были открыты в 1952—1974 годах. В настоящее время руины Саламина — археологический музей под открытым небом. Основные сооружения археологического комплекса относятся к римскому и раннехристианскому времени.

Крупнейшее сооружение древнего Саламина — гимнасий — располагается в северной части археологического комплекса. Дошли до наших остатки окружённого колоннами двора палестры с хорошо сохранившимся полукруглым зданием бывшей уборной II века н. э. Первое здание гимнасия было построено на этом месте в эллинистический период; оно не сохранилось. В начале I века н. э. при Августе было построено новое здание с большим восточным портиком и колоннадой, а также окружённой каменными колонами палестрой. Полуразрушенные портики палестры имели сводчатое перекрытие, поддерживаемое каменными арками. Вход в палестру располагался в центре южного портика. В центре палестры была установлена, вероятно, колонна со статуей императора, от которой сохранился лишь ступенчатый подиум из серого мрамора. В палестре частично сохранились фрагменты ранневизантийской вымостки с простыми геометрическими узорами. Восточный портик имел отличный от остальных вид: он был более широкий, не имел сводчатого перекрытия, а его колонны были каннелированы. Колонны, заимствованные строителями из античных зданий, были полностью восстановлены в 1952—1953 годах. Вдоль стен портика установлены найденные при раскопках мраморные статуи; это преимущественно копии с римских и греческих оригиналов. После землетрясений IV века н. э. каменные колонны были заменены ныне существующими мраморными. Примерно в это же время сооружение было перестроено в термы. У обоих концов восточного портика находились появились открытые помещения помещения с бассейнами. С юга к портику примыкает большой прямоугольный бассейн, окружённый коринфской колоннадой. У северного конца портика находится бассейн меньшего размера, до реконструкции IV века н. э. имевший круглую форму. К восточному портику примыкает хорошо сохранившееся здание терм. Из прихожих — симметричных помещений с восьмигранными бассейнами посередине — можно попасть в большое помещение бывшей парильни (судатория). Под мраморным полом помещений, названного археологами «западным залом», находилась обогревательная система (гипокауст): между мраморных столбиков полом циркулировал горячий воздух, подававшийся из помещения с обогревательными печами. Под тяжестью рухнувшего свода центральная часть пола судатория провалилась, что позволяет детально изучить устройство обогревательной системы. Восточнее судатория находятся главные помещения терм. Это три расположенных перпендикулярных фасаду больших зала, завершающихся полукруглыми апсидами. Построены они были ещё в римское время. Боковые залы являлись судаториями, а центральный служил кальдарием (горячим помещением). В северной части терм находилось топочное помещение, из которого горячий воздух подавался в гипокаусты. В стенных нишах главных помещений терм до перестройки здания в IV веке н. э. находились мозаики. Некоторые из мозаик были найдены при раскопках в южном зале. Одна из них, с широкой полосой орнамента из перевитых лент вдоль прямоугольной рамы, изображает речного бога Эврота. В другой нише обнаружена мозаика с изображением Ниобид, гибнущих от стрел Аполлона и Артемиды. Стены залов были украшены и фресками, почти не сохранившимися.

Другое примечательное сооружение — руины античного театра, вмещавшего 15 тысяч зрителей. Театр — один из самых больших в Восточном Средиземноморье — был построен в августовскую эпоху, в I веке н. э. Он имеет 50 рядов, а диаметр его орхестры составляет 27 м. В отличие от многих сооружений аналогичного назначения, театр в Саламине был построен не на склоне холма, а на ровной площадке. Театрон (места для зрителей) подпирали мощные стены, нижние части которых в основном сохранились. Внутренние части стен заполнены мелким необработанным камнем (бутом), а наружные контуры сложены блоками песчаника. Высота внешних стен — более 20 м, радиальные же стены, на которых располагался театрон, имели меньшую высоту. На середине расстояния от театрона до схены был устроен вымощенный каменными плитами проход. Широкие проходы между театроном и схеном вели к орхестре. Восемь радиальных лестниц разделяли театрон на девять секций. Сохранились лишь три нижних яруса театрона, облицованные плитами из белого известняка; остальные ярусы восстановлены в 1950-х годах. С одной стороны орхестры стояла статуя императора Коммода, а с другой — статуи императоров Константина и Максенция (уцелели лишь круглые базы с надписями). Схена, от здания которой почти ничего не осталось, достигала 40 м в длину и возвышалась над орхестрой на 2 м. В центре схены стоял круглый алтарь в честь бога Диониса, у которого совершались жертвоприношения перед представлениями. Здание схены было богато украшено колоннами и скульптурами. В IV веке н. э. театр был заброшен, и некоторые его фрагменты (колонны скены, мраморные плиты орхестры) были использованы при перестройке здания гимнасия.

Среди других сооружений на территории Саламина — развалины храма Зевса, а также раннехристианских базилик Епифания и Кампанопетра. В центре археологического комплекса находится «каменный форум» — длинная рыночная площадь древнего Саламина, агора. До нашего времени дошли барабаны колонн высотой до 9 м, а также обломки самих колонн коринфского ордера. В портиках за колоннадой находились лавки. Парадный вход на агору — пропилеи — располагался у северного конца площади и был образован пятью арками. В ранневизантийское время эти арки были частично включены в стену большой цистерны для хранения воды. Воды в цистерну поступала из источника Китрея (в 58 км к северо-западу от города) по акведуку, остатки которого сохранились за пределами археологического комплекса Саламина. С юга к агоре примыкают руины храма Зевса, состоявшего из прямоугольной целлы с большим портиком. При раскопках была найдена надпись в честь Ливии, жены императора Августа; эта надпись позволила датировать возведение храма. К северу-западу от агоры находился форум — центр города в римское время. От форума остались привезённые из Нижнего Египта гранитные колонны (по ним это место называется также «гранитным форумом»). Между форумом и агорой находилась большая базилика святого Епифания. Это семинефное здание было во второй половине IV века (позднее боковые нефы были объединены, так что нефов осталось пять). Внешние нефы разграничены четырёхгранными столбами, а центральный обрамлён взятыми из разрушенных римских зданий коринфскими колоннами. У южный апсиды стоит пустая гробница, предназначавшаяся, предположительно, для основателя храма — святого Епифания. В VII веке большая базилика была разрушена арабами, впоследствии на её месте была возведена церковь меньшего размера. Ближе к морю находится ещё одна руинированная базилика IV века, Кампанопетра, — трёхнефное здание с нартексом и атриумом. Со стороны суши Саламин был защищён стеной, остатки которой сохранились. Лучше сохранилась стена, построенная Констанцием II. Она опоясывает лишь центр классической Констанции (так, термы оказались далеко за её пределами).

Близ раскопок Саламина — монастырь святого Варнавы.

Комплекс гробниц

За пределами бывших городских стен — раскопки царских гробниц VII—VI веков до н. э., а также более сотни гробниц знати, относящихся к VII-IV векам до н. э. В центре комплекса гробниц находится «тюрьма святой Екатерины», первоначально тоже гробница VIII века, перестроенная в римское время. Около VII века н. э. она была превращена в христианскую часовню. «Тюрьма» состоит из двух заглублённых в землю помещений, перекрытых полуциркулярным сводом. Устройство всех гробниц схоже. Находятся они в небольших углублениях; к фасаду с поверхности ведёт широкий коридор (дромос). Дромос плавно опускается к сложенный из крупных блоков камня погребальной камере. В некоторых гробницах открыто несколько погребальных камер (центральная и боковые); кроме того, в богатых гробницах камеры отделялись от дромоса колонным портиком. После погребения камеры закладывались крупными каменными плитами. Установлено, что гробницы использовались для повторных погребений; предположительно для захоронения нескольких поколений одной семьи. В гробницах археологи находили не только человеческие скелеты, но также скелеты коней и остатки колесниц. Согласно обычаю, восходящему к микенскому времени, тела умерших привозили к гробницам на колесницах; после погребения коней приносили в жертву и закапывали рядом с хозяином.

В одной из гробниц были сделаны особенно богатые находки, связанные с усилившимся в VIII—VII веках до н. э. восточным влиянием на Кипр. Помимо скелетов запряжённых в колесницы коней, были найдены фрагменты конской упряжи с изображавшим сфинксов и других фантастических существ рельефным орнаментом. Среди остатков двух тронов сохранились элементы облицовки из слоновой кости, украшенной рельефами с изображениями сфинксов и цветов лотоса. От погребального ложа осталась большая пластина из слоновой кости с изображением идущего сфинкса; на рельеф нанесены вставки из золота и синей стеклянной пасты. Художественная обработка пластины похожа на нимрудские рельефы. Был найден также большой бронзовый котёл с двенадцатью скульптурными протомами грифонов и сфинкосов, напоминающие сиро-финикийские изделия.

В 1966 году было раскопано другое интересное сооружение — прямоугольная площадка для погребального костра. Среди золы были найдены наконечники копий и фрагменты щитов, остатки расписанных белой, синей, чёрной и красной красками сосудов, погребальные венки из золота и позолоченной бронзы, фрагменты глиняных статуй в натуральную величину. Пять хорошо проработанных скульптурных голов (четыре мужских и одна женская) навеяны работами Лисиппа.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Саламин (Кипр)

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Саламин (Кипр)

– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.