Никон Сицилийский

Ни́кон Сицили́йский (убит в 251 году) — епископ, преподобномученик. Память в Православной церкви 23 марта (5 апреля).

Биография по житию

Никон родился и провел детство а Неаполе, в знатной семье. Отец его эллин-язычник, воспитывал сына в идолопоклонстве, мать Никона была христианка и воспитывала его соответственно. Когда Никон вырос, он стал храбрым воином, отличаясь необыкновенной красотой.

В одном кровопролитном сражения Никон находился в крайней опасности, на краю гибели, он, вспомнив наставления матери, оградив себя крестным знамением, искренне обратился ко Христу как к Богу. После этого он почувствовал в себе необыкновенную храбрость и, устремившись с копьем, скоро перебил до 180 неприятельских воинов, а прочих обратил в бегство. Никон возблагодарил Бога, а воины изумились, говоря, что не видели подобного и даже не слышали о таком.

Вернувшись домой, Никон по благословению матери твердо решил креститься, научившись творить волю Христа. Пообещав матери, чувствовавшей приближение смерти, вернуться к ней чтобы похоронить, Никон отправился искать священника, который бы его крестил, что было трудно из-за гонений на христиан, бывших в это время.

Отправившись на корабле в Константинополь, водимый благодатью Божию, прибыл на остров Хиос, взошел там на высокую гору и провел в молитве 8 дней, прося Бога указать, в каком месте найти ему такого раба Господня, который сподобил бы его святого крещения и научил бы таинствам веры. В сонном видении, Никону явился ангел Божий в образе святителя; он вручил ему посох, имеющий наверху изображение креста, и велел идти на берег моря. Отправившись туда, наутро он нашел корабль, поджидающий его, потому что тот же самый ангел Божий явился корабельщикам и повелел им ждать Никона, который будет сходить с горы с жезлом, имеющим изображение креста.

Благодаря попутному ветру, корабль пристали чрез 2 дня к горе Ганос, где укрывался от гонения со множеством иноков Феодосии, епископ Кизический, которому было открыто Богом о Никоне. Он привел его в свою пещеру и, после оглашения, крестил во имя Святой Троицы и приобщил Тайн Христовых.

По принятии крещения, блаженный Никон жил в том пещерном храме, поучаясь Божественному Писанию и присматриваясь к иноческому житию, и был пострижен во иноческий образ.

Смирением, кротостью, усердием, любовью и другими монашескими добродетелями и подвигами Никон вызывал удивление не только братии, но даже самого епископа Феодосия.

Когда блаженный Никон пробыл там три года, епископу было откровение от Бога: явился ему во сне Ангел Господень и сказал поставить в епископы вместо себя Никона, прежде своей смерти, и вверить ему братию, повелев ему переселиться со всеми южную часть Сицилийской области, чтобы им не погибнуть от меча варваров, которые в скором времени нападут на это место.

Исполнив это, епископ Феодосий почил о Господе.

Совершив погребение епископа, Никон со всеми иноками на корабле через некоторое время прибыл в Италию, на родину, в Неаполь, где застал в живых мать, которая, увидев его, со слезами радости возблагодарила Господа за то, что Он привел её увидать сына в ангельском образе и епископском достоинстве, и попросив Бога принять её душу в Его руки, тотчас умерла; все, присутствовавшие при этом, прославили Бога и честно погребли её со псалмопениями.

Услышав о прибытии Никона, некоторые из воинов, его друзей по полку, пришли к нему и наедине заклинали рассказать, откуда была его храбрость на войне, и просили научить их быть такими же. Никон отвечал, что храбрым на войне, его делало не волшебство и ни что иное, а только одна помощь и сила честного Креста Христова, побеждавшая всех врагов.

Услышав это, они умоляли «взять их с собою, чтобы, как на войне они избавлялись от врагов чрез него, так и теперь сделаться им с ним причастниками Царствия Небесного».

«И тотчас, покинув жен, детей, братьев и свои дома, воины те последовали за святым Никоном; их было 9 человек.»

Сев на корабль, Никон с ними и с монахами отплыл в Сицилию, и там пристал к горе Тавроменийской, и пройдя значительное расстояние, «они пришли к реке Асинос, около которой нашли большую ветхую каменную баню, стоящую на пустынном мете, называемом Гигиа, где и поселились. Место это было очень красиво и уединенно, а земля оказалась удобною для возделывания. Насадив виноградники и плодоносные деревья, они начали жить там. Преподобный Никон крестил здесь тех девять мужей, друзей своих по военной службе, и постриг их в иноческий образ.»

Прошло много лет, но гонение на христиан продолжалось. Язычники донесли на Никона с братией игемону сицилийскому Квинтиану.

Посланным схватить их воинам Квинтиана, когда они стали спрашивать его, где находится Никон с своими друзьями, которые не повинуются законам царским и не почитают богов, отвечал:

— Дети мои! Хорошо, очень хорошо, вы сделали, что пришли сюда, ибо Христос, Владыка мой, призывает к Себе меня и друзей моих.

По дороге Никон укрепил своих учеников, и по пибытии к правителю они твердо исповедали себя христианами, после чего правитель, видя их твердость, решил сразу казнить всех учеников, чтобы они не увлекли своей верой и твердостью других. Никона же оставил для мучений.

Было убито мечем 199 человек преподобных учеников святого Никона. По повелению мучителя тела их были брошены на сожжение в сильно разожженную баню, где они поселились.

Получив во сне видение, епископ Никон рассказал об этом своему служке, по имени Херомен, который описал впоследствии его житие и страдание. При этом святой предсказывал, согласно с видением, скорую лютую смерть Квинтиану.

Мучитель повелел обнажить святого и, протянув, привязать к четырём колесам за руки и ноги, а снизу поджигать его огнём. Святой Никон лежал на раскаленных угольях, как на цветах, так воспевая Богу псалом.

После многих других мучений, правитель приказал отвести Никона на место, называемое Гигиа, где он жил с учениками своими, и там отсечь ему голову. Так усечен был святой священномученик Никон на реке Асинос под певговым деревом в царство Декия. Тело его было оставлено без погребения и брошено на съедение зверям и птицам.

Квинтиан в тот же день, отправившись чтобы взять себе имущество святой Агафии, которую замучил незадолго до того времени, утонул на переправе.

Когда тело мученика лежало без погребения, один пастух, одержимый злым духом, ходил в том месте и, найдя тело святого, тотчас упал лицом на землю, а нечистый дух, изгоняемый силою святого, поверг его на землю и вышел из него с громким воплем: «Горе мне, горе мне, куда мне бежать от лица Никонова?!»

Исцеленный пастух поведал об этом чуде жителям страны. Епископ города Мессина, узнав о том, отправился вместе с клиром за телом и взял его. Он нашел также и тела святых учеников его в бане и с честью предал их всех погребению вместе с учителем их «на знаменитом месте», во славу Христа.

Ссылки

• [www.ispovednik.ru/zhitij/mar/mar_23_nikon.htm Житие] (по по Димитрию Ростовскому)
• [days.pravoslavie.ru/Life/life694.htm Преподобномученик Никон, епископ, и 199 учеников его — житие в Православном календаре]
• [krotov.info/yakov/history/03_bio_moi/251_nikon.htm в Словаре святых Якова Кротова]

Отрывок, характеризующий Никон Сицилийский

– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.