Новодворский, Витольд Владиславович

Витольд Владиславович Новодворский

Витольд Владиславович Новодворский (2 (14) июня 1861, Лемно Игуменского уезда Минской губернии — 25 ноября 1923, Вильно)— российский и польский историк, преподаватель, научный писатель. Специализировался на польской истории.

Происходил из обедневшей шляхетской семьи. В 1878 году окончил военную гимназию в Полоцке, после чего поступил в Санкт-Петербургский институт инженеров путей сообщения, однако на 3-м курсе перешёл на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета как вольнослушатель (полноценным студентом стал в 1882 году, сдав экзамены). В 1885 году получил степень кандидата, после чего несколько лет преподавал в средних школах, а в ноябре 1893 года сдал экзамен на право получения степени магистра. С марта 1900 года преподавал в звании приват-доцента всеобщую историю, 9 мая 1904 года защитил магистерскую диссертацию. В сентябре 1906 года был назначен экстраординарным профессором всеобщей истории в Историко-филологическом институте в Нежине, где преподавал в том числе новую историю Западной Европы; параллельно преподавал в ряде учебных заведений Киева. В 1908—1910 и 1913—1914 годах совершил научные поездки по Европе. В период революции и гражданской войны в России поддержал идею восстановления независимости Польши, стал соучредителем Высших Польских научный курсов; после занятия Киева Красной армией бежал из РСФСР. В сентябре 1921 года занял должность профессора истории в Университете Стефана Батория в Вильно (в 1920 году Виленский край был присоединён к Польше), где работал до конца жизни.

Уже в начале XX века был уважаемым полонистом как в России, так и за рубежом. Написал ряд рецензий и мелких статей на польском и русском языке, популярный очерк «Jan Zamojski, jego życie i działalność polityczna» (Санкт-Петербург, 1898), небольшое исследование «Lata szkolne Jana Zamoyskiego» («Rozprawy Akad. Umiejętności w Krakowie wydz. hist. filozof.», том XL), историко-критическое исследование (магистерскую диссертацию) «Борьба за Ливонию между Москвой и Речью Посполитой, 1570—1582» (Санкт-Петербург, 1904) и несколько статей в «Биографическом словаре русских деятелей» и в ЭСБЕ. Итогом научных поездок за рубеж стали его книга «Исторический материализм» и статьи «Маркс как философ», «Несколько направлений в современной историографии». Его последним трудом, написанным в Вильно, стало исследование «Суть и задачи всемирной истории».

Источники

• Новодворский, Витольд Владиславович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [books.google.fr/books?id=6g__UTeAsJIC&pg=PA45&dq=%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D0%B2%D0%BE%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,+%D0%92%D0%B8%D1%82%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D0%B4+%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87+1861-&#v=onepage&q=%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D0%B2%D0%BE%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%2C%20%D0%92%D0%B8%D1%82%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D0%B4%20%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%201861-&f=false Биография]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Новодворский, Витольд Владиславович

Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.