Я и другие

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Обе белые»)
Перейти к: навигация, поиск
Я и другие
Жанр

научно-популярный фильм

Режиссёр

Феликс Соболев

Автор
сценария

Юрий Аликов

Оператор

Леонид Прядкин

Композитор

Яков Цегляр

Кинокомпания

«Киевнаучфильм»

Длительность

54 мин.

Страна

СССР СССР

Язык

русский

Год

1971

К:Фильмы 1971 года

«Я и други́е» — научно-популярный фильм 1971 года, снятый на киностудии «Киевнаучфильм» режиссёром Феликсом Соболевым. Фильм состоит из ряда социально-психологических экспериментов. Наибольшую известность приобрел эксперимент на внушаемость, или на конформность, поставленный с детьми дошкольного возраста.





Сюжет

Фильм состоит из документальных съёмок проводимых психологических экспериментов, голос диктора за кадром комментирует ход эксперимента и реакцию людей. Эксперименты показывают то, как человек может додумывать всё, что не смог запомнить, и как люди способны поддаваться мнению окружающих, даже доходя до абсурда. Эксперименты подготовлены и проведены кандидатом психологических наук Валерией Мухиной.

Нападение

Перед студентами проводится лекция. Лектор объясняет, что показаниям свидетелей не следует доверять, так как людям свойственно ошибаться. Внезапно врываются несколько человек, одни стреляют из автоматов в воздух, другие хватают и уводят лектора, затем все быстро уходят. Разумеется, это инсценировка. Вернувшийся невредимым лектор просит студентов описать только что произошедшие события. Студенты дают самые различные и противоречивые показания: кто во что был одет из нападавших, кто чем вооружён, как нападавшие увели лектора и сколько нападавших было вообще. Одна студентка даже «опознала» одного из нападавших, с полной уверенностью узнав его в одном из дежуривших сотрудников милиции.

Учёный или убийца

Психолог (В. Мухина) выбирает добровольцев из аудитории и приглашает их в отдельную комнату, затем вызывает по одному. Каждому демонстрируется один и тот же портрет пожилого человека, только одним психолог говорит, что это видный учёный, другим же представляет его как преступника. Задача испытуемых составить психологический портрет человека, изображённого на портрете. В зависимости от того, как был представлен изображённый человек, испытуемые находят в чертах его лица положительные или отрицательные признаки, присущие учёным или преступникам.

Эксперимент «Обе белые»

На столе две пирамидки: чёрная и белая. Трое детей по договоренности с экспериментатором утверждают, что обе пирамидки белого цвета. На внушаемость проверяют четвёртого ребёнка. Большинство детей соглашаются и повторяют, что обе пирамидки белые. Однако, когда ребёнка просят взять чёрную пирамидку — он берёт чёрную, несмотря на то что только что назвал обе белыми.

В семидесятые годы фраза «Обе белые» приобрела широкое иносказательное значение в академических кругах, хорошо знакомых с фильмом.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2839 дней]

Сладкая солёная каша

Каша в тарелке на три четверти посыпана сахаром, а один участок сильно пересолен. Детям по очереди дают попробовать кашу с одной и той же тарелки и спрашивают какая она на вкус. Первым трём достаётся сладкие части, и они искренне говорят, что каша сладкая. Четвёртому ребёнку (являющемуся испытуемым) достаётся пересоленный кусок. Несмотря на это, большинство из испытуемых заявляют, что каша всё равно сладкая. При этом многие из них активно отказываются от ещё одной ложки такой «сладкой» каши.

Портреты

Группе студентов показывают пять разных портретов пожилых людей. Предлагается выяснить, есть ли среди представленных портретов разные фотографии одного и того же человека, и указать их. Однако все присутствующие, кроме одного (испытуемого), должны утверждать по условиям эксперимента, что две фотографии непохожих людей принадлежат одному человеку. Каждый пытается аргументировать свою позицию. Испытуемые часто, несмотря на то, что сначала определили портреты как непохожие, соглашаются с аргументацией большинства.

Затем эксперимент усложняется — на этот раз люди утверждают, что фотографии пожилых женщины и мужчины принадлежат одному и тому же человеку. Но и в этом случае многие испытуемые соглашаются с большинством.

«Обе белые» среди взрослых

Те, кто согласился по поводу портретов с мнением большинства, участвуют в тесте с двумя пирамидками, чёрной и белой. Подставные люди называют обе пирамидки белыми. Несмотря на явную абсурдность и далеко не детский возраст, некоторые испытуемые называют чёрную пирамидку белой.

Тир

Эксперимент проводится среди школьников. Испытуемому предлагается сделать выстрел в тире. Если он выстрелит в левую мишень, то автомат кинет на стол рубль, который школьник сможет забрать себе, если же в правую мишень — то рубль упадёт в копилку и пойдёт на нужды класса. Светящимися точками отобразятся места куда якобы попадали одноклассники, стрелявшие до этого. Испытуемый остаётся один перед мишенями, и после включения автомата загорается 16-17 точек на левой мишени и 2-3 на правой. Тем не менее 80 % учеников стреляют в правую мишень, отдавая рубль на нужды класса.

Ремейк

В 2010 году режиссёром Всеволодом Бродским для канала ТВ-3 был снят ремейк фильма 1971 года. В фильме отображены те же самые эксперименты, за исключением эксперимента с тиром. Вместе с тем, ситуации рассматриваются в этом фильме более детально. Например, в эксперименте с портретами показано, что некоторые люди не соглашаются с мнением большинства не из-за того, что имеют собственное мнение, а просто из-за своего желания идти наперекор.

Съёмочная группа

Награды

См. также

Напишите отзыв о статье "Я и другие"

Примечания

Ссылки

  • [youtube.com/watch?v=MoeQ3I7BRpY Видео] на YouTube
  • [www.snob.ru/selected/entry/15051 Статья «Мы все конформисты» в журнале «Сноб» о том, как снимался фильм]

Отрывок, характеризующий Я и другие

– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.