Оболенская, Александра Алексеевна

Княгиня Александра Алексеевна Оболенская
А. А. Оболенская. 1879 год
Имя при рождении:	Александра Алексеевна Дьякова
Род деятельности:	основательница и директор гимназии своего имени
Место рождения:	с. Черемошна Мценский уезд Орловская губерния

Княгиня Алекса́ндра Алексе́евна Оболе́нская (урожденная Дьякова; 27 ноября 1831, с. Черемошна Мценского уезда Орловской губернии — 8 декабря 1890, Санкт-Петербург) — поборница женского образования в России, основательница женской гимназии в Санкт-Петербурге. Её сын В. А. Оболенский.

Биография

Отец — отставной полковник, помещик Алексей Николаевич Дьяков (1790—1837).

Мать, вторая жена А. Н. Дьякова, баронесса Мария Ивановна Дальгейм-де-Лимузен (ум. 1833), выпускница Смольного института, дочь французского эмигранта. После окончания института она была приближена ко двору и стала фрейлиной. Ей покровительствовала императрица Мария Федоровна и вскоре выдала её замуж. После четырех лет замужества, родив трёх дочерей: Марию, Александру и Елизавету, после родов последней — умерла.

В 1836 году А. Н. Дьяков женился в третий раз на Елизавете Алексеевне Окуловой (1805—1886), певице-любительнице и дочери А. М. Окулова. Через полтора года Дьяков умер, и его дочерей воспитала Елизавета Алексеевна.

Александра Алексеевна получили прекрасное образование и имела талант к рисованию. Рисовала портреты родных и друзей, с точностью передавая черты портретируемых. В 1852 г. Л. Н. Толстой сделал Александре Дьяковой предложение и получил отказ. В своих записках он неоднократно писал о своей любви к ней.

В 1853 году вышла замуж за князя Андрея Васильевича Оболенского (1825—1875), сына В. П. Оболенского. Дом Оболенских в Калуге был местом частых собраний кружка деятелей по освобождению крестьян.

Создание гимназии

Приехав в 1868 году с мужем в Петербург из Ковно, Александра Алексеевна вошла в кружок образованных женщин (А. П. Философова, М. А. Быкова, Е. О. Лихачёва, М. В. Трубникова), в котором горячо обсуждался вопрос об открытии Высших женских курсов в Петербурге. Александра Алексеевна понимала, что учебные заведения для девочек не дают достаточной подготовки к университету. В 1869 году она решила открыть открыть перворазрядное женское учебное заведение, приближающееся к мужским реальным училищам, обучение в котором готовило бы к университетскому курсу.

Для составления программы преподавания в новой гимназии были приглашены такие компетентные лица, как А. Я. Герд и А. Н. Страннолюбский. Бюджет гимназии был рассчитан на первый год в сумме 8000 рублей, из которых половину давала княгиня Оболенская, а половину кружок учредительниц. Значительную часть бюджета составляли частные пожертвования. Зная, как трудно найти человека, которому можно было бы доверить заведование гимназией, княгиня Оболенская, несмотря на свои сорок лет, решила сама сдать экзамен на звание домашней учительницы, который она и сдала. Учебный курс вновь открытого (в ноябре 1870 г.) учебного заведения 1-го разряда, впоследствии получившего название «Женской гимназии княгини Оболенской», был составлен лучшими нашими педагогами. По своему объему, он равнялся курсу мужских реальных училищ с незначительными изменениями. Он был разделен на семь годичных классов, из которых при основании гимназии были открыты два младших. При оснований гимназии кн. Александра Алексеевна пожертвовала безвозвратно значительный капитал с таким расчетом, чтобы заведение могло, даже без всяких доходов, продержаться не менее двух лет и затем изъявила готовность пополнять и в следующие годы могущие быть дефициты, впредь до обеспечения училища его собственными доходами. Доходы же эти, как бы значительны они ни были впоследствии, в полном составе должны были, по мысли учредительницы, обращаться на расширение и улучшение самой гимназии.

Особенность вновь открытой гимназии заключалась в том, что родители учащихся в ней детей допускались к участию в педагогических совещаниях заведения и могли устно или письменно сообщать совету гимназии свои замечания о разных педагогических мерах, мнения о преподавании того или другого предмета, личные наблюдения над детьми.

Как женщина искренне религиозная, княгиня Оболенская всегда выдвигала на первый план религиозно-нравственные начала воспитания. В тесной связи с этой чертой характера в педагогическом настроении княгини проявлялись две особенности, которые оставили глубокий след на всем учебно-воспитательном строе её гимназии. Первую особенность составляло постоянное стремление к правде, вторую — сознание слабости своих личных сил. Она с величайшим вниманием прислушивалась ко всякому заявлению о недостатках гимназии, и сама была всегда самым строгим судьей этих недостатков.

Кн. Оболенскую отличала удивительная способность прекрасно разбираться в людях, определяя их способности и дарования. Лучшим доказательством этого служит выбор А. Я. Герда, в течение десяти лет (с 1879 г. по 1888 включительно) руководившего учебной частью её гимназии, а также многих преподавателей, между которыми встречаются такие имена как П. И. Вейнберга, математиков Н. И. Билибина и А. Н. Страннолюбского.

С 1880 года, то есть с того времени, когда учебному заведению княгини Оболенской были дарованы права правительственных гимназий, в нем окончило курс семи классов 502 ученицы, из VIII же класса со званиями домашних наставниц и учительниц выпущено 440. Между тем, годы брали своё и княгиня, чувствуя сильное ухудшение здоровья, передала непосредственное заведование гимназией своей дочери, княгине Марии Андреевне Мещерской (1858—1915), но не переставала жить интересами гимназии и оказывать всестороннее на неё влияние. Лишенная возможности посещать гимназию, иногда по целым месяцам не будучи в состоянии лично участвовать в ежедневной её жизни, княгиня из своей комнаты не переставала следить за ней, горячо интересуясь каждым её шагом.

Княгиня отличалась слабым здоровьем, у неё была астма и диабет, ежегодно она по несколько месяцев проводила на Французской Ривьере для поправления здоровья. Чувствуя приближение смерти, княгиня вернулась из Крыма в Петербург, желая умереть в кругу своих детей, в стенах своей гимназии. 8 декабря 1890 года кн. Оболенская скончалась.

Литература

• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/93693/%D0%9E%D0%B1%D0%BE%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F Петров А. А. Оболенская, княгиня Александра Алексеевна // Русский биографический словарь (под ред А. А. Половцова)]
• Санкт-Петербургские Ведомости, 1869, № 40 и 42.
• Журнал Министерства Народного Просвещения, 1869, февраль;
• Перворазрядное женское учебное заведение, учрежденное кн. Оболенской в 1870 г., СПб, 1871 г.;
• Вестник Европы, 1871, август;
• Русская Школа, 1891, февраль;
• Русская Школа, 1895, ноябрь;
• Новое Время 1890. № 5310
• Новости 1890, № 341 и 344.
• Лихачёва Е. О. Материалы для истории женского образования в России (1856—1880). СПб., 1891.

Отрывок, характеризующий Оболенская, Александра Алексеевна

– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.