Операция К

Операция К (яп. K作戦, Кэй-сакусэн) — иногда ещё называется Второй налёт на Перл-Харбор. Представляла собой рейд двух японских гидросамолётов «Каваниси» на американскую базу на Гавайях в марте 1942 года, во время Второй мировой войны. Цели рейда достигнуты не были по причине плохой погоды, но самолёты установили сразу два рекорда: самый дальний перелёт пары бомбардировщиков и самый длинный в истории бомбардировочный вылет без истребительного прикрытия.

Планирование

Планирование этой операции началось через несколько недель после атаки на Перл-Харбор, когда японское командование придумало способ применить на практике большую дальность полета гидросамолётов Каваниси H8K. Обсуждались планы налёта на Калифорнию и Техас, однако поступила информация о восстановлении инфраструктуры Перл-Харбора. Решено было помешать восстановлению и нанести докам и аэродромам некоторый урон.

Первоначально план предполагал использование пяти гидросамолётов. Они должны были лететь к Kānemilohaʻi (они же Френч-Фригат-Шолс), крупнейшему атоллу в северо-западной части Гавайских островов, там дозаправиться от подводной лодки и отправиться на Оаху. Если удастся первый рейд, предполагалось осуществить ещё несколько.

Как и в случае с налётом 7 декабря, американские разведчики расшифровали переговоры и предупредили командование, что японцы готовят разведывательно-диверсионный налёт с дозаправкой на Kānemilohaʻi, и снова, как и в случае с 7 декабря, их предупреждение было проигнорировано командованием.

Рейд

Когда подошло время начала операции, только два гидросамолёта оказались готовы к вылету. Рейд возглавил лейтенант Хисао Хасидзумэ, а прапорщик Сёскэ Сасао вел второй самолет. Они прибыли на атолл Вотье в группе Маршалловых островов, где каждый самолёт взял четыре бомбы по 250 килограммов. Оттуда они пролетели 1900 миль до Френч-Фригат-Шолс, где дозаправились и снова поднялись в воздух, проделав путь в 560 миль до Оаху. Им была поручена в основном разведывательная миссия, а в дополнение к ней задание сбросить бомбы на док «десять-десять» (названный так из-за своей длины 1010 футов).

Однако, с обеих сторон последовал ряд ошибок и неудач.

Японская подводная лодка I-23 должна была находиться к югу от Оаху для возможной помощи и для навигации, но она исчезла вскоре после 14 февраля.

Американские радары на острове Кауаи и на Оаху зафиксировали два самолёта, движущихся в сторону Гавайев. На разведку были высланы истребители P-40 Warhawk. Также на поиски предполагаемых авианосцев противника были посланы гидросамолёты «Каталина». Однако плотная облачность не позволила разглядеть самолёты, которые шли на высоте 15000 футов.

Но эта же облачность помешала и японским пилотам. Хасидзумэ вышел к маяку Каэна -Пойнт и решил заходить на цель с севера. Однако Сасао не расслышал его приказ и пошёл вдоль южного берега Оаху. Хасидзумэ потерял своего ведомого и практически не видел острова под собой, поэтому он сбросил бомбы на склон потухшего вулкана Танталус-Пик. Это произошло примерно в 14:00 или в 14:15.

Бомбы упали примерно в 1000 футов от школы имени Рузвельта, образовав воронки глубиной 6 — 10 и шириной 20 — 30 футов. Ущерб ограничился выбитыми стёклами. Сасао, как считается, сбросил бомбы в океан — возможно, около острова Вайэная. Самолёты повернули на юго-восток и проследовали на атолл Джалуит в группе Маршалловых островов.

Последствия

Жертв среди гражданского населения отмечено не было. Однако рейд породил страх нового японского вторжения.

Японские средства массовой информации повторили сообщение лос-анжелесского радио о «предположительном повреждении Перл-Харбора», гибели 30 матросов и гражданских и 70 раненых. Армейское командование США и военно-морское командование валило друг на друга ответственность за взрывы на склоне вулкана.

Другой разведывательный рейд был запланирован на 6 или 7 марта, но его отменили из-за задержки первого рейда, повреждений самолета Хаисидзумэ и усталости экипажа.

На 30 мая было запланировано продолжение операции «К», но американцы усилили патрули у атолла Френч-Фригат-Шолс, который был важной точкой навигации. Японская подводная лодка заметила там два американских корабля, и операция была отложена. Дополнительным эффектом от этих патрулей стало то, что японцам стало труднее следить за активностью американского флота, и они не смогли обнаружить американские авианосцы, переброшенные к Мидуэю. Попытка установить заслон из подводных лодок около Перл-Харбора была осуществлена только 3 июня, и в итоге они не смогли заметить американский флот, который уже на следующий день принял участие в сражении при Мидуэй.

Литература

• Steve Horn, The Second Attack on Pearl Harbor: Operation K and Other Japanese Attempts to Bomb America in World War II. (2005)

Отрывок, характеризующий Операция К

Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.