Охота за головами

Охота за головами — практика отрубания и сохранения головы человека после его убийства. Охота за головами практиковалась в историческое время в некоторых частях Китая, Индии, Нигерии, Нуристана (северо-восточный Афганистан), Бангладеш, Мьянмы (Бирмы), Борнео, разных районах Индонезии, Филиппинах, Тайване, Японии, островах Микронезии, Меланезии, Новой Зеландии, Центральной Америки, на юго-западе США и в бассейне Амазонки, а также среди некоторых племён кельтов, западногерманских народов, норвежцев и скифов древней Европы. Подобная практика имелась, хотя и редко, в Европе до начала XX века на Балканском полуострове и до конца Средневековья в Ирландии и в области англо-шотландской границы. По некоторым сообщениям, в определённых масштабах до сих пор имеет распространение среди даяков на Борнео.

Охота за головами как традиция является предметом интенсивных обсуждений в кругах антропологического сообщества в качестве её возможных социальных ролей, функций и мотиваций. Причины этого обычая, которые отмечаются в антропологических работах об охоте за головами, включают умерщвление соперников, ритуалы насилия, космологический баланс, отображение таким поступком мужественности, каннибализм и престиж. Современные учёные в целом соглашаются, что её основная функция была церемониальной и что это было частью процесса структурирования, укрепления и защиты иерархических отношений между общинами и отдельными лицами. Некоторые эксперты полагают, что практика исходила из убеждения, что голова содержит «душу материи», или жизненную силу, которая может быть использована после захвата головы в свои руки.

Юго-Восточная Азия и Океания

Охоту за головами практиковали многие австронезийские народы в Юго-Восточной Азии и на островах Тихого океана. Эта традиция в то или иное время существовала у большинства народов Меланезии, в том числе на Новой Гвинее. В 1901 году на острове Гоарибари в заливе Папуа миссионер Гарри Данси обнаружил 10 000 черепов в "длинных домах" острова. Применительно к Юго-Восточной Азии в антропологической литературе описаны как практиковавшие охоту за головами народы муруты, илонгоны, ибаны, даяки, бераваны, вана и маррупондо. Среди этих народов охота за головами, как правило, носила ритуальный характер, не будучи при этом актом войны или вражды; обычно дело ограничивалось захватом одной вражеской головы. Охота за головами выступала в качестве катализатора для прекращения индивидуального и коллективного траура по умершим членам общины. Участие всех мужчин-членов племени в охоте за головами считалось проявлением мужества и доблести, и за добытые головы вожди племён щедро награждали отличившихся воинов.

Кеннет Джордж описывал ежегодный ритуал охоты за головами, которые он наблюдал у народа маррупондо, национального меньшинства, исповедующего традиционную религию, живущего в высокогорных районах юго-западной части индонезийского острова Сулавеси. Фактически к этому времени они уже не охотились за настоящими головами: вместо этого использовались суррогатные головы, сделанные из кокосового ореха. Этот ритуал, называемый pangngae, имел место при завершении сбора урожая риса. Его предназначение заключалось в том, чтобы: положить конец общественному трауру по умершим в прошлом году; продемонстрировать различие между племенами и культурами; позволить показать свою мужественность; приступить к распределению общественных благ; противостоять внешнему давлению на маррупондо, заставляющему их отказаться от исконного образа жизни.

В прошлом племя маринд-аним в Новой Гвинее славилось своими традициями охоты за головами. Этот обычай коренился в их системе убеждений и был связан с именем, даваемым новорождённому. Череп считался сосредоточением маны - магической силы. Охота за головами не была мотивирована прежде всего каннибализмом, однако тело убитого съедалось.

Примерно в 1930-х годах обычай охоты за головами был подавлен среди илонготов в Филиппинах властями США.

Племя ва, обитающее по обе стороны мьянманско-китайской границы, когда-то было известно как "дикие ва" за их "дикое" поведение. Ва были известны до 1970-х годов как свирепые охотники за головами.

В Сараваке на острове Борнео в эпоху правления европейской династии Бруков Джеймс Брук и его потомки пытались искоренить охоту за головами в течение более чем ста лет до Второй мировой войны (с 1830-х до 1940-х годов). На Калимантане в 1997 году имели место серьёзные вспышки межэтнического насилия с участием коренного народа даяков и иммигрантов с острова Мадура. В 2001 году в городе центрального Калимантана Сампите по крайней мере 500 мадурцев были убиты и до 100 000 мадурцев были вынуждены бежать. Некоторые их тела были обезглавлены вследствие ритуала, напоминавшего старую традицию охоты за головами у даяков.

Короваи, папуасское племя на юго-востоке западной части Новой Гвинеи (входящей в состав Индонезии), живёт в домах на деревьях, некоторые из которых расположены на высоте почти 40 метров, - предположительно, в качестве защиты от соседнего племени охотников за головами, ситаков. Некоторые считают, что Майкл Рокфеллер, возможно, были убит охотниками за головами в западной Новой Гвинее в 1961 году.

Амазония

Народ хиваро, обитающий в Эквадоре и Перу, а также на всей территории Амазонии, практикует охоту за головами, чтобы создавать усохшие головы для ритуального использования. Хиваро всё ещё создают муляжи таких голов, которые они продают туристам, и есть ещё некоторые отколовшиеся племена хиваро, которые продолжают практиковать настоящую охоту за головами.

Новая Зеландия

В Новой Зеландии маори сохраняли головы убитых врагов и предков, удаляя из них черепа и затем коптя головы на огне. Маори в настоящее время пытаются вернуть высушенные головы своих предков, рассеянные по многим музеям за пределами Новой Зеландии.

Китай

В период Чуньцу и период Сражающихся царств циньские солдаты царства Цинь были склонны собирать головы своих врагов. Большинство призванных солдат были крепостными крестьянами и не получали жалования. Вместо этого солдаты получали повышения и награды, собирая головы врагов. Акт отрубания головы цинскими солдатами в сражениях обычно приводил в ужас их врагов, и такая охота за головами называется в числе тех факторов, благодаря которым династия Цинь победила шесть других царств и объединила Китай. Вида солдат Цинь с человеческими головами, висящими у их талий, было во многих случаях достаточно, чтобы деморализовать армии других царств. После падения династии Цинь охота за головами перестала практиковаться среди китайского народа.

Тайвань

Охота за головами была обычной практикой среди тайваньских аборигенов. Почти в каждом племени, кроме ями (дао), имели такую традицию. Китайские поселенцы часто становились жертвами рейдов охотников за головами, поскольку они в представлении аборигенов были лжецами и врагами. Такой рейд часто был направлен на работающих в поле или на поджог жилых домов, после чего аборигены обезглавливали жителей, выбегавших из горящих строений. Данная практика закончилась только около 1930-х годов во время японской оккупации Тайваня.

Южная Азия

Охота за головами была распространённой практикой среди племён группы народов нага на территории Индии и Мьянмы. Практика была распространена вплоть до XX века и всё ещё может осуществляться в изолированных племенах нага в Мьянме. Многие из воинов нага по-прежнему имеют на телах знаки (татуировки и другие) успешных охот за головами. В штате Ассам на северо-востоке Индии все народы, живущие к югу от реки Брахмапутры, - гари, кхаси, нага и куки, - раньше были охотниками за головами, включая мизо с Лусейских холмов, которые также охотились за головами своих врагов, что позже было отменено в связи с распространением христианства в регионе.

Кельты

Кельты в Европе практиковали охоту за головами, считая голову местом размещения души человека. Древние римляне и греки описывали обычаи кельтов пригвождать гвоздями головы личных врагов к стенам домов или подвешивать их к шеям лошадей. Эта практика продолжалась примерно до конца Средневековья в Ирландии и в районе англо-шотландской границы. Религиозные причины сбора голов, вероятно, потеряли своё значения после обращения кельтов в христианство. Охота за головами также велась у германских племен и среди иберов, но цели её остаются неизвестными.

Вторая мировая война

Во время Второй мировой войска Союзников (в первую очередь американцы) иногда собирали черепа убитых японских солдат как личные трофеи, в качестве сувениров для друзей и семьи, а также для продажи другим (эта практика была уникальной на Тихоокеанском театре военных действий - немецкие или итальянские черепа никогда не собирались). Командование Тихоокеанского флота в сентябре 1942 года издало распоряжение строго наказывать любого солдата, который взял часть тела врага в качестве сувенира. Тем не менее, трофейная охота сохранилась: журнал "Life" в номере от 22 мая 1944 года опубликовал фотографию молодой женщины, позирующей с черепом с автографом, посланным ей её другом-моряком, что вызвало значительный общественный резонанс.

Даяки на Борнео сформировали силы, чтобы помогать Союзникам, после того как испытали на себе жестокое обращение со стороны японцев. Австралийские и британские специальные оперативники преобразовали некоторые из внутренних племён даяков в настоящую армию охотников за головами численностью примерно тысяча человек. Эта армия дикарей убила или захватила в плен около 1500 японских солдат.

См. также

1.Хедхантинг- одно из направлений поиска и подбора персонала.

2.Охотник за головами - человек, за денежное вознаграждение занимающийся розыском и поимкой беглых преступников и дезертиров, а также лиц, подозреваемых в совершении преступлений.

Ссылки

• [www.lard.net/headhunters.html Encyclopædia Britannica entry 1996]
• [www.head-hunter.com/index.html Headhunting and headshrinking among the Shuar]

Отрывок, характеризующий Охота за головами

– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»