Павловец, Геннадий Андреевич

Геннадий Андреевич Павловец
Дата рождения:	19 декабря 1939(1939-12-19)
Место рождения:	Нижнеудинск, РСФСР, СССР
Дата смерти:	13 июля 2010(2010-07-13) (70 лет)
Место смерти:	Жуковский, Россия
Страна:	СССР СССР, Россия Россия
Место работы:	МФТИ, ЦАГИ
Учёная степень:	доктор технических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	МФТИ
Награды и премии:

Павловец Геннадий Андреевич (19 декабря 1939 года, Нижнеудинск, Иркутской области — 13 июля 2010 года, Жуковский) — учёный в области аэродинамики, доктор технических наук, профессор, лауреат Государственных премий России и Украины, премии имени проф. Н. Е. Жуковского, советник дирекции ЦАГИ, Почётный гражданин города Жуковского.

Биография

Окончил Аэрокосмический факультет МФТИ (1962). С 1962 года работал в отделении аэродинамики самолётов и ракет ЦАГИ. В 1967 году окончил аспирантуру ЦАГИ.

Защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата физико-математических наук (1966), тема диссертации «Применение метода вихревого слоя к расчету потенциальных плоских течений в многосвязных областях». Заместитель начальника отдела № 5 отделения аэродинамики самолетов и ракет ЦАГИ. В 1985 году защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора технических наук.

Последовательно занимал научные должности заместителя начальника, начальника отделения аэродинамики самолётов и ракет, заместителя директора и первого заместителя директора ЦАГИ. Многие годы руководил семинаром ЦАГИ по аэродинамическому проектированию, школой-семинаром по аэродинамике летательных аппаратов, научно-техническим советом ЦАГИ по аэродинамике и динамике.

Научные труды по теории крыла и вычисли­тельной аэродинамики. Автор и в соавтор свыше 60 научных работ. Преподавал в МФТИ на факультете Аэромеханики и летательной техники, читал курс «механика полета». Подготовил 7 докторов и 10 кандидатов наук.

Участвовал в комплексных прикладных исследованиях по разработке пассажирских и транспортных самолётов нового поколения (Ан-124, Ан-225, Ан-70, Ан-140, Ил-96-300, Ил-114, Ту-204, Ту-334, Ту-324 и др.). Входил в руководство Национальной ассоциации наноиндустрии.

Вёл большую общественную работу, в разные годы входил в партийное бюро отделения, профсо­юзный комитет ЦАГИ, был секретарем партийного комитета ЦАГИ и членом бюро Жуковского ГК КПСС.

Трагически погиб. Похоронен на Быковском мемориальном кладбище в городе Жуковский Московской области.

Награды и почётные звания

• Лауреат премии РАН имени А. Н. Туполева (2000) за комплекс НИОКР по созданию высокоэффективного среднемагистрального самолета Ту-204.
• Лауреат Государственной премии Украины (1996) за работы по созданию транспортных самолётов Ан-124 и Ан-225.
• Лауреат Государственной премии России за большой вклад в развитие отечественной авиации (2001).
• Лауреат премии имени проф. Н. Е. Жуковского.
• Знак «Отличник воздушного транспорта».
• Медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени.
• Решением городского Совета депутатов от 09.08.07г. № 36/СД присвоено звание «Почётный гражданин города Жуковского».

Ссылки

[www.zhukovskiy.ru/cms/index.php?option=content&task=view&id=8310 Наукоград Жуковский. Г. А. Павловец]
[sm.evg-rumjantsev.ru/desingers/pavlovets.html Космический мемориал. Г. А. Павловец]

Отрывок, характеризующий Павловец, Геннадий Андреевич

Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?